Теперь он говорил проще и грубее: «Историки, юристы и даже медики, те могут сразу уйти, а у меня ведь лаборатория и, главное, более двадцати учеников, которые все пойдут за мной. Прервать их работу нетрудно, но устроить их очень затруднительно, почти невозможно. Это для меня вопрос жизни».
Уход для П. Н. Лебедева и вправду оказался вопросом жизни. Через год его не стало.
Думается, можно понять, почему трагическая развязка наступила так быстро. Конечно, тут виновата и наследственная болезнь — отца Лебедева тоже рано свела в могилу стенокардия. Но главная беда была в другом: рухнуло то, что он построил с таким трудом. И не нашлось сил строить сначала.
Достаточно представить себе не только то, что Лебедев сделал в науке, чем он для науки был, но и то, чем всегда, всю жизнь была для него наука, чтобы исчезли сомнения, что Лебедева, как говорил Тимирязев, убил погром Московского университета.
Петр Николаевич родился в состоятельной семье торгового служащего. Отец хотел сделать его своим преемником и не без умысла баловал юношу и приучал его к радостям легкого, безбедного существования. Собственная лодка, верховые лошади, карманные деньги всегда были в его распоряжении. При таких возможностях и на редкость красивой внешности Лебедеву ничего не стоило стать прожигателем жизни. Предуготованная отцом купеческая деятельность давала бы не только средства, но и оставляла достаточно времени для развлечений и всяческих удовольствий.
Отец так прямо ему и говорил:
— Если ты пойдешь на торговую дорогу, будешь жить так, как теперь, и даже лучше; если нет, достатки будут совсем другие, и чтобы приучить тебя к более скромной жизни, я должен буду урезать и теперь твои расходы.
Но Лебедеву было страшно даже представить себя в роли купца. Накануне своего семнадцатилетия он записывал в дневнике: «Могильным холодом обдает меня при одной мысли о той карьере, к которой меня готовят, — неизвестное число лет сидеть в душной конторе на высоком табурете над раскрытыми фолиантами, механически переписывать буквы или цифры с одной бумаги на другую. И так всю жизнь… Убить в себе все таланты, все наклонности».
Отвергнув занятия и интересы отца, Лебедев, как он сам не без удовольствия замечает, унаследовал его работоспособность и любовь к своему делу.
«Одно, что я знаю и за что я ручаюсь, что если меня пустят работать, так я так буду работать, как ни один каторжник, — это я наследовал от папы, — и страстно, до болезненности, любить свое дело. Там, где ты меньше всего ожидала, ты найдешь сходство между мной и покойным папой», — так писал он матери в последние месяцы своего пребывания за границей, уже вполне зрелым ученым.
