Не в силах больше противостоять своей природной похоти, Игнат расслабился, и дал ей выход…
— Ааа… — простонал он и, обессиленный, провалился в небытиё.
"Никуда он не денется! — усмехнулась про себя Дарья, вытирая тряпицей липкую руку. — Все они одинаковые — любой секрет через одно место выдадут".
Хороший уход за больным делал своё дело, Игнат постепенно шёл на поправку. Через 2 недели он уже вставал с кровати и самостоятельно, опираясь о стену, ходил на ведро в коридоре, а к исходу лета чувствовал себя почти полностью исцелённым. За исключением одного — зрение к нему так и не вернулось. Игнат ослеп.
Теперь он почти всё время находился в подавленном состоянии, не представляя, как будет жить дальше. Выходить во двор ему по-прежнему не разрешали, скрывая от односельчан. Лишь беседы с Дарьей на некоторое время позволяли Игнату отвлечься от тяжких мыслей. С ней он забывал о недуге, по голосу и прикосновениям пытался представить, как она выглядит.
В один из дней, когда отец Арсений уехал на похороны в дальний хутор с ночёвкой, они беседовали, как обычно. Вечерело. Дарья сидела на табурете рядом с кроватью, Игнат полулежал, опёршись на подушку. Лёгкое исподнее бельё, отданное хозяином дома, было ему не по размеру — просторное, но короткое. Девушка рассказывала без умолка, а он слушал, лишь изредка поддерживая разговор короткими фразами.
Неожиданно она умолкла.
— Что случилось? — спросил Игнат.
— Я всё тебе рассказываю, как лучшей подруге, а ты мне о себе — ничего.
— Я тебе не подруга!
— А кто ты мне? И кто для тебя я?
Игнат задумался. Он сам задавал себе этот вопрос в последние дни, и боялся ответа, понимая, что Дарья теперь для него буквально всё: и глаза, и единственный человек, которому он рад в чужом краю. Без неё ему просто не выжить. Но что это? Как назвать эту привязанность — тягой к жизни, вынужденной необходимостью, или…
— Не хочешь говорить? — не успокаивалась Дарья.
— Может и не хочу! Я же не спрашиваю, почему ты никогда не рассказываешь о матери.
— Я не знаю, кто моя мама, — простодушно ответила Дарья. — Я подкидыш.
— Но батюшка ко мне как к родной относится, — спешно добавила она.
— А брат? Ты говорила — у тебя есть брат.
— Стёпка — родной сын отца Арсения.
— Я не мастер говорить, — смягчил тон Игнат. — Ты меня выходила, поставила на ноги, за это я тебе благодарен.
— И всё?
— Чего ты меня пытаешь? — снова вспылил Сирко. — Я же калека. Не был бы я калекой, ты бы со мной так не говорила. Ты жалеешь меня, как жалела бы старую слепую собаку.
