Я как раз обнаружил в своих блокнотах записи, относящиеся к этому путешествию, и они позволят мне лаконичнее изложить результаты наблюдений.
К исходу первого дня мы пришли к выводу, что каждый фаллоид сожительствовал с кем-то из женщин, причем природная слепота оставляла ему мало шансов на постоянство партнерши. Никакого присвоения, никаких пар, на первый взгляд, не складывалось, и нам было дано присутствовать при перекрестных связях, перемежавшихся почти случайным образом, сообразно природе их возможностей, — веселки различались и по размерам, и по гибкости.
С наступлением вечера, цепляясь за лиану, которая свешивалась вдоль ножки покровника каждая женщина карабкалась к кружевным оборкам, пустовавшие сетки которых были готовы сослужить им на ночь гамаками. Нередко они устраивались там по нескольку, благо просторные размеры венчика позволяли обосноваться со всеми удобствами, — то ли для того, чтобы набраться смелости, то ли чтобы ввести дебютантку или просто обеспечить поддержку. Поперебрасывавшись немного словами друг с другом с венчика на венчик, одурманенные запахом мускуса, исходившим от их носильников, они одна за другой засыпали. Когда устанавливалась тишина, в свете одной из лун я мог отчетливо различить смутное движение, словно ветер в деревьях охватившее местных обитателей: каждый потягивался на своей вольве, изгибался на ножке, пытаясь дотянуться до венчика, представлявшегося ему наиболее благоприятным для его намерений, причем было очевидно, что в большинстве случаев, то ли потому, что у него была слишком коротка «шея», то ли потому, что возраст лишил его гибкости, его собственная возбуждающая ноша чьи прикосновения, должно быть, являлись немаловажным источником эмоций, оставалась для него вне досягаемости.
Было видно, как, пройдясь фаллической шляпкой по нескольким возможным партнершам, каждый наконец выбирал себе пару — по запаху? ведь каждая благоухала по-своему, возможно подкрепляя свой аромат соком того или иного растения, — и дерзко встревал меж широко раздвинутых ног, которые, казалось, безо всякого сопротивления предлагали в себя проникнуть.
Случалось и так, что после отчаянной попытки добраться до слишком удаленной цели один из фаллоидов внезапно выпрямлялся, оглашая окрестности заунывным сипом, — и это не предвещало ничего хорошего. Ибо речь шла всего лишь об отсрочке: войдя в раж от невозможности достичь своего, он тут же начинал бестолково ерепениться, при случае отталкивая набыченной головой уже пристроившихся соседей, что могло послужить сигналом ко всеобщей катавасии. В отместку каждый норовил постоять за себя: сталкиваясь друг с другом всем своим весом и даже отклоняясь назад, чтобы вложить в свои тумаки больше силы, фаллоиды наносили друг другу жестокие увечья, кромсали свою лиловатую плоть зияющими ранами и подчас даже разрывали покрывала венчиков и смертельно ранили пробудившихся, вопящих женщин, которыми им следовало бы, согласовав на пользу дела свои усилия, мирно упиваться.
