Первым, кого мы увидели, подъехав к нашему медпункту, был Саша Буженко. Он шел по деревенской улице, о чем-то задумавшись, не обращая внимания на проезжавшую машину.
— Саша! Саша! — закричала я.
Дуся забарабанила по кабине полуторки.
Машина остановилась, и подбежавший Саша протянул нам руки. По очереди спрыгнули мы прямо в его объятья.
— Целы, девочки, целы, мои хорошие? — Сашины глаза светились счастьем. — Я из-за вас сегодня столько пережил! Целую жизнь прожил. Передали, что вы под обстрел попали, обе ранены, в медсанбате лежите. Только что приказал седлать Стрелку, хотел в медсанбат скакать.
— А нам тоже сказали, что в сарай бомба попала и вы все погибли. — сказала Дуся.
Я держалась за Сашин рукав, не думая ни о том, что впереди ночь вдали от медсанбатского покоя и тишины, полная тревог, волнений, стонов и крови, ни о близкой, слишком близкой стрельбе, радуясь только тому, что снова дома, в своей санитарной роте, среди товарищей, только сегодня до конца осознав, насколько они мне дороги и близки. И еще не верилось, что все в порядке и ничего не случилось. Так уж устроен человек. Почему-то всегда легче верит в плохое, чем в хорошее.
— Знаешь, Саша, ты нас больше никогда не отправляй в тыл. Что бы ни случилось, пусть будем всегда вместе, — сказала я, все еще не выпускал его рукава.
— Да, — сказал Саша, — ты права. Лучше всегда быть вместе. — Он как-то странно пристально посмотрел мне в глаза и с нарочитой бодростью в голосе поспешно добавил:
— А теперь отдыхать, отдыхать! Приказываю спать. Бегите, девчата, в свою хату.
Двадцать второго сентября дивизию отвели на отдых и пополнение.
Меня и Дусю освободили от всяких обязанностей под предлогом, что сейчас нужна квалифицированная медицинская помощь. Неофициально Буженко заявил, что девушкам необходимо отдохнуть.
За эти дни много писем написали мы с Дусей в разные уголки страны.
Один пожилой ездовой попросил «дочек» написать письмецо в колхоз.
— Да разве ты, дядя, неграмотный?
— Как так неграмотный? — обижается дядя. — Только не могу я писать, чтобы и складно было и чтоб, если посмотреть, с виду красиво.
Письма разные, но думы у всех одни: о доме, колхозе, о хлебе. Вид неубранного хлеба здесь, на полях войны, ранит сердца хлеборобов: «А как там, дома, убрали ли? Мужиков в колхозе мало, выдюжат ли бабы?» И тут же смеются: «Если мою взять, за трех мужиков сработает, по себе знаю: тяжелая рука, сильная!»
А как в эти дни ожидалась почта! Почта! Сколько радости приносил в своем мешке почтальон! Родным домом веяло от помятых треугольничков-писем! Позавчера наш почтальон пришел пешком, отчаянно ругая весь белый свет и особенно тех, кто придумал мины. Путешествуя от полка к полку, он заехал на минное поле. Лошадь разорвало на части, его только оглушило, но, самое главное, один мешок с письмами разметало по ветру, Почтальон бросился было собирать письма, но вовремя вспомнил о минах. Он разыскал саперов и слезно просил их командира помочь: все равно займутся разминированием, так пусть начнут в первую очередь с того места, где убило его лошадь. Командир дал двух саперов с миноискателями, и почтальон вместе с ними до позднего вечера ползал по полю, собирая письма.
