Робко, прижимаясь друг к другу, шли восемь дружинниц по темным, неузнаваемо пустынным и потому тревожным улицам родной Москвы. Наконец — баня. Сырой воздух, каменные скамейки, похожие на надгробья, низкие своды и гнетущая тишина — все это как-то не вселяло особой бодрости и заставляло говорить шепотом.
Стараясь не шуметь, мы вытащили на середину бани стол, разложили на нем перевязочный материал. Больше делать было нечего. Оставалось ждать. А так как мы не очень точно представляли себе, чего, собственно, надо ждать, то неясная тревога, медленно нарастая, закрадывалась в сердце.
В углу на раскрытых носилках сидят четыре женщины в домашних ситцевых передниках с оборочками и в цветных косынках. Это звено группы самозащиты соседнего дома, поступившее в мое распоряжение. Явившись, они начали с того, что спросили мое имя и отчество, чем меня очень смутили. Потом женщины замучили вопросами: «Что делать, если будет налет?», «А что, если бомба попадет в баню?» Окончательно поставив меня последним вопросом в тупик, женщины вдруг загрустили и замолчали.
Но молчание длилось недолго. До нас донесся тихий разговор:
— Сережка-то мой один дома остался, страсть как любит спичками баловаться. Долго ли до беды…
— А ты сходи, спрячь спички-то.
— Нельзя уходить: дежурить надо. Да он, поди, спит.
— …Хоть бы поскорее ночь прошла! Мне завтра старшего в военкомат провожать. Вчера повестку прислали, а я и белья постирать не успела.
— Надо было сюда захватить. Ночью в бане можно постирать.
— Я взяла, да как-то неудобно. Не одни мы здесь: вишь, сестер прислали.
— Ира, скажи им, пусть стирают, — шепнула мне Катюша Фирсикова, — ведь завтра на фронт провожают.
Я подошла к женщинам:
— Если надо стирать, вы не стесняйтесь, пожалуйста. Только подальше от стола с перевязочным материалом.
Женщины обрадовались, зашумели, захлопотали. Мы не успели и оглянуться, как работа шла уже полным ходом. Стирали все четверо.
— Девочки, когда это вы успели сестрами стать? — спросила одна из женщин.
Мы смутились. Сказать, что мы всего только дружинницы, не позволяла гордость — нельзя же терять свой престиж, — а врать не хотелось. Не сговариваясь, сделали вид, что мы очень заинтересованы стиркой.
— А как надо мылить, чтобы лучше отстиралось, больше или меньше? — невпопад спросила Катюша.
— Ты что же, такая большая выросла, а стирать не умеешь? Небось дома все мать делает.
Девчата укоризненно посмотрели на Катюшу: престиж все-таки был потерян — правда, по другой линии.
