Двинский подполз к командиру.
— Товарищ лейтенант! — в отчаянии тряс за плечи своего командира и друга Двинский. — Товарищ лейтенант!
Тузов открыл глаза.
— Наблюдай за немцами, они уже близко! Танк врагу не отдавать, в случае чего взорви!.. Остаешься за меня.
Глаза лейтенанта снова закрылись, лицо стало бледным, плотно сжатые губы посинели. Двинский выглянул — гитлеровцы были почти рядом. «Надо спасать командира!» Двинский заканчивал накладывать повязку. Бросаясь к пулемету, он крикнул:
— Прохоров! Тащи командира, мы вас прикроем!
Раненный в плечо Прохоров, взвалив на себя бесчувственное тело лейтенанта, медленно пополз по широкой колее, проложенной танком. Под танком остались трое: стрелок-радист Швец, старшина Двинский и комсомолец сержант Кочетов.
Впереди атакующих уверенно шел офицер. Он что-то кричал, оборачиваясь к солдатам и театральным жестом показывая в сторону подбитой машины.
Двинский оглянулся. Прохоров и Тузов были уже далеко, серая пелена дождя скрыла их силуэты. Швец сжимал в руках автомат. Двинский медленно поднял наган.
— Получай, гад! — Грянул выстрел — и офицер свалился под ноги своих солдат. — Бей фашистов, товарищи! — крикнул Двинский.
Наступающие никак не ожидали организованного отпора. Оставив убитых на поле боя, а самое поле боя — за танком-победителем, враги бежали.
— Все, — тихо сказал Двинский и снова посмотрел в сторону своих войск. Прохорова и Тузова не было видно. Теперь он, Двинский, здесь старший, — он командир и полностью отвечает за судьбу людей и машины.
— Вот что, товарищи, танк мы не бросим, взрывать его нет необходимости, мы должны отстоять и отстоим его. Я думаю, ночью мы сумеем связаться с батальоном, а пока давайте устраиваться удобнее. Будем рыть окоп. Надо же обеспечить себе возможность широкого маневра! — невесело пошутил Двинский.
Атаки не повторялись, но всякий раз в ответ на попытку экипажа выйти из-под машины фашисты открывали яростный огонь.
— Форменная осада, — заключил Двинский. — Что же, будем возводить оборонительные сооружения.
Копать землю пришлось прямо под собой, прижимаясь грудью к черной липкой жиже. Сначала мог работать только один человек — почти лежа. Наконец он смог уже привстать на четвереньки, а после нескольких часов работы — сесть «по-турецки», правда согнув спину и склонив голову. Но и это уже было большим удобством. Между тем стемнело, и Двинский приказал Кочетову собираться в путь.
Крепко пожав товарищам руки, Кочетов выскользнул из-под танка и, не поднимаясь, быстро как ящерица, исчез в дождевой мгле.
