Для манекенщицы той поры 800 франков были, прямо скажем, не бог весть какой зарплатой, но Наташа и не подумала протестовать. Эти деньги означали, что Верещагины наконец смогут уехать с авеню Клиши, что Николаю больше не придется портить себе зрение, беря на дом дополнительную работу, и возможно, что отцу даже удастся оставить ремесло сторожа. Те 800 франков, о которых говорила графиня, означали не свободу – но лишь первый шаг к ней, и не исключено, что самый важный.
Узнав о предложении графини, Татьяна Александровна заволновалась.
– Ты несовершеннолетняя, по закону контракт за тебя должен подписать отец… А что, если он откажется? Надо как-то его подготовить к тому, что тебе предложили новую работу.
Однако, ко всеобщему облегчению, полковник спокойно отнесся к тому, что его дочь будет расхаживать в модных нарядах перед незнакомыми дамами и господами, уговаривая их сделать покупку.
– Я надеюсь все же, что ты будешь вести себя прилично, – вот все, что он счел нужным сказать.
Какой-нибудь восторженный романист не преминул бы написать в этом месте, что для Наташи началась новая жизнь, но, по сути, это было не так. Да, призрак нищеты отступил, и Верещагины перебрались с авеню Клиши на Севастопольский бульвар, но очень быстро стало ясно, что работа манекенщицы таит в себе множество подвохов. Надо всегда хорошо выглядеть, производить благоприятное впечатление, быть любезной с клиентами и приносить прибыль, как можно больше прибыли. Самой главной проблемой являлись клиенты. Многое бы упростилось, будь все посетители домов моды воспитанными людьми, которые действительно приходят, чтобы купить одежду; но таких на самом деле меньшинство. Богатые светские бездельницы являлись, чтобы заставить показать себе всю коллекцию, надменно хаяли ее, одновременно отпуская шпильки в адрес манекенщиц, и гордо удалялись, ничего не заказав. Дородные господа с брюшком сообщали, что хотели бы купить что-нибудь в подарок супруге, а на самом деле высматривали себе среди девушек очередную любовницу. Некоторые клиенты вообще вели себя так, словно находились на невольничьем рынке, и обращались с манекенщицами просто оскорбительно. Неудивительно поэтому, что у графини особенно привечали одну взбалмошную актрису, которая появлялась раз в полгода, восклицала, что у нее ни на что нет времени, через четверть часа убегала с показа, а затем заказывала всю коллекцию, которую оплачивал содержавший ее министр.
