— Пергаменты. Вы желаете их видеть?
— Да…
— Следуйте за мной.
Оба мужчины поднимаются в комнату. Беранже выкладывает тубы, и мэр хватается за них жадной рукой. Его мозолистый указательный палец проникает поочередно в каждое отверстие, сгибается и извлекает оттуда манускрипты. Потом он встряхивает тубы, направляет их к оконному свету, чтобы лучше разглядеть дно, и трясет ими снова, как если бы он хотел вытряхнуть из них что-нибудь, но они безутешно пусты.
— Это все? — спрашивает он голосом, полным досады, указывая на манускрипты.
— Уж не думаете ли вы, что в них были драгоценные камни? Это всего лишь защитные оболочки. Они были запаяны воском, чтобы эти документы не пострадали.
Мэр разворачивает один из пергаментов и кривит лицо. Попахивает Церковью. Что это стоит? Судя по выражению лица кюре, скорее всего — ничего.
— Deus et homo, prin… ci… pium et… finis, — читает он с трудом, не понимая смысл, прежде чем обратить вопросительный взгляд к Беранже.
— Бог и Человек, начало и конец, — переводит Беранже, улыбаясь с видом превосходства.
Это задело мэра. Мерзкий кюре! За кого он себя принимает? «Твоя латынь, да засунь ее себе в задницу», — думает он. Он ненавидит этот язык, который мешает таким профанам, как он, вмешиваться в дела духовенства. Пусть этот Соньер не забывает, что его церковь принадлежит коммуне.
— Я должен их забрать с собой, — шепчет он.
— Извините?
— Моим долгом является сохранить их в архивах коммуны.
Беранже ожидал этого заявления уже несколько минут. Его ответная реакция была мгновенной и результативной:
— Может быть, но стоит подумать над этим более серьезно. Они очень старые. В Тулузе или в Париже историки могли бы дать за них хорошую цену. Лучше попытаться их продать. Оставьте их у меня на какое-то время, я найду способ. Конечно же, вы получите половину с цены сделки. Что вы на это скажете?
— Договорились! — живо отвечает мэр, хватая руку Беранже, чтобы ударить по ней в знак согласия.
Теперь его лицо не выражает ничего, кроме самоудовлетворения. Цифры уже выстраиваются в его голове: двести, триста, пятьсот, тысяча франков? Он смотрит на священника. Улыбается. Его спекулятивные подсчеты достигли апогея: три тысячи франков. А если Соньер обманет его?
— Я хочу копию этих манускриптов, — роняет он, снова опуская глаза.
— У вас будут кальки, я займусь этим. А когда договор о продаже будет заключен, я заставлю оформить чек с подписью покупателя. Я вас успокоил?
— Да.
