— Значит, мне и зарплата будет полагаться? — недоверчиво спросила Агриппина.
— Сто шестьдесят рубликов в месяц! — восторженно воскликнул Морщицын. — Это тебе не завод и не фабрика! Там за эти деньги вкалывать надо, а здесь обедня да литургия го праздникам, вот тебе и весь репертуар… Так что поздравляю, доченька!
— Спасибо вам… — Агриппина неловко обняла Морщицына, к которому она никак не могла привыкнуть.
— Так-с… в одном аспекте проблема твоего благоустройства разрешена… Теперь, глядишь, и вторую проблему решим — не менее острую… Жениха найдем подходящего, не хуже, чем у соседской Тамары… Это я ей выпускника духовной семинарии сосватал, — похвастал Морщицын. — Совершенно бескорыстно, по доброте своего сердца!
Агриппина хотела сказать, что сама была свидетельницей, как соседка целых два часа вымаливала у Морщицына взять с нее за сватовство хотя бы на тридцатку меньше, но старик и слушать не хотел о скидке. Щерясь улыбкой, он монотонно бубнил о «чрезвычайных тематических расходах, понесенных в процессе сватовства».
Хотела это сказать Агриппина своему новоявленному папаше, но так ничего и не сказала.
— Да! — вспомнил Морщицын. — Мы с моим приятелем условились так: расписываться ты будешь в ведомости за сто шестьдесят рублей, а сорок из них отдавать мне для передачи кому следует…
Служба в церковном хоре пришлась Агриппине по душе. Спевки проводились редко, партии были не очень тяжелые. Получающий по договоренности с Морщицыным «кое-какую мелочь» регент относился к Агриппине внимательно и терпеливо. Словом, новая солистка быстро освоилась и чувствовала себя очень хорошо.
Из первой же зарплаты Морщицын сделал необходимые удержания…
— Заметь, — сказал он, — в свою пользу не беру ни копейки. Зато уж, голубушка, отныне квартирную жировку и за электричество должна оплачивать ты целиком. А что касается питания, то мы так договоримся: твои обеды и ужины, а чай, сахар, хлеб — мои…
Как-то на спевке Агриппина обратила внимание на только что поступившего в хор певца. Это был молодой человек лет тридцати с тонкими чертами лица, веселыми черными глазами и красивым белозубым ртом. Голос у певца был не сильный, но такой мягкий и чистый, что любая, даже совершенно незначительная фраза в его исполнении звучала притягательно и задушевно.
Иногда, когда регента не было, новый певец вполголоса напевал какую-нибудь модную песенку или романс, но тут же спохватывался и, прекомично закатив глаза, ловко переходил на молитву.
