В глубине души премьер-министр сознавал, что во многом Гарви прав, только незачем кричать об этом на всех углах, это не практично с политической точки зрения — так можно оттолкнуть от себя избирателей.
— Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? — спросила одна из дам.
Услышав это, Гарви Уоррендер опять завелся:
— Из-за того, что кое-кому, видите ли, не понравилось, как я управляю министерством! Я вынужден был напомнить, что действую, руководствуясь иммиграционными положениями. — Он обвел глазами ряды мужских фигур вокруг себя. — И буду ими руководствоваться до тех пор, пока вы, сукины сыны, не измените Закон об иммиграции!
Кто-то заметил:
— Но, может быть, уже завтра вы лишитесь своего министерства, дружок?
Рядом с премьер-министром возник один из адъютантов, на этот раз лейтенант военно-воздушных сил, который спокойно объявил:
— Его превосходительство поручил мне передать вам, что он удаляется.
Премьер-министр взглянул на выходную дверь: генерал-губернатор прощался с гостями, приятно улыбаясь. Маргарет все еще была возле него, и премьер-министр направился к ним. Свита, окружавшая генерал-губернатора, поредела.
— Надеюсь, вы не обидитесь на то, что мы так рано покидаем вас? — сказал он.— Мы с Натали немного утомились.
— Прошу прощения за...— начал премьер-министр.
— Не стоит, дорогой друг,— генерал-губернатор мягко улыбнулся.— Сделаем вид, что я ничего не заметил. Доброго вам Рождества, премьер-министр. И вам тоже, милая Маргарет.
Сохраняя любезное достоинство, их превосходительства удалились, сопровождаемые реверансами дам и поклонами мужчин.
2
В автомобиле, возвращаясь из губернаторского дома, Маргарет спросила:
— После того, что случилось, Гарви Уоррендер вынужден подать в отставку?
— Не знаю, дорогая,— ответил Хауден в задумчивости.— Возможно, он не захочет.
— А ты не можешь заставить его?
Интересно, что сказала бы Маргарет, если бы он ответил ей честно. Этот ответ звучал бы так: нет, я не могу заставить Гарви Уоррендера уйти в отставку по той причине, что где-то в городе, в секретном сейфе, лежит клочок бумаги, исписанный моим почерком, моей собственной рукой. Если этот клочок появится на свет божий и будет опубликован, то он станет моим политическим завещанием либо предсмертной запиской самоубийцы Джеймса Маккаллема Хаудена.
Но вслух он ответил иначе:
— Ты же знаешь, у Гарви много сторонников в партии.
— А простят ли ему сторонники то, что он вытворял сегодня?
Хауден не ответил.
