папа и мама?
— Не настоящие. И то был я, но… как бы тебе объяснить… не-совсем-я. Я говорил тебе, что всё вокруг, большая часть этого мира, большая часть происходящих здесь событий кое-кем уже предрешена. Я знал об этой истории, как о произошедшей со мной, и в то же время не принимал в ней участия. Не-совсем-я принял командование кораблём, когда отец на полпути к новой земле скончался от неизвестной болезни. Многие считали, что его отравили, что отцовские ненавистники сумели пристроить на «Касатку» кого-то из своих людей, которые затем подмешали ему в любимое питьё отраву. Отца так любили, что почти единогласно сделали не-совсем-меня капитаном, нашли подходящий ящик, чтобы я доставал до штурвала, и даже помогали, когда это требовалось, его поворачивать, так как эта штуковина, рулевое колесо, на самом деле жуть какая тяжёлая… но это уже был я, когда, оставшись фактически без сильной руки, команда достала все запасы рома из трюма и напилась до розовых соплей. Валялась на палубе, как стая тюленей, в то время как внезапно разразившийся шторм слизывал их по одному за борт. Это был я, когда пытался повернуть руль на свет маяка, который я же и заметил вдали. Это был я, тот единственный, который выжил. То место… или время? Словом, тот момент, когда не-совсем-я стал собой, я стал называть ТОЧКОЙ ВХОЖДЕНИЯ. Это точка, когда ты понимаешь, что сказка больше не звучит из чьих-то уст, а происходит вокруг тебя, что она на самом деле жестокая, холодная, мокрая, и под неё не хочется засыпать.
Забегая вперёд и заглядывая в глаза брата, Денис видел в них серую бездну. Это не аллегория: в них можно свалиться, если подойти слишком близко. Что там за силуэты виднеются вдали? Силуэты корабля и его бравого капитана, кто находится в рулевой рубке и унизанной перстнями рукой небрежно поворачивает штурвал? Нет, про перстни Денис нафантазировал, он просто не мог видеть таких подробностей. Но вот прежняя «Касатка» исчезла вдали и появилась другая, дрейфующая со спущенными парусами по морским течениям. Капитана больше не было, вместо него к бортику привалился истощённый человек, извергающий в пучину последние крохи обеда. Этот силуэт был куда ближе предыдущего. Максим рассказывал историю как нечто, что передавалось из уст в уста, однако в самом конце его глаза вдруг полыхнули.
Они остановились передохнуть, встретив несколько шершавых, удивительно похожих друг на друга, камней. Максим сказал, что это окаменевшие лягушки, но Денису было сейчас не до чудес и здешней фауны: его занимали вещи куда серьёзнее.
