* * *
Я подскочил так, будто на меня выплеснули ведро холодной воды. Кто-то стучал в стекло, а за окном было уже светло. Проспал! Впервые за эти два месяца я проспал.
Я метнулся к дверям, впустил уборщицу, добродушную Софью Семёновну.
— Ничего, ничего, прикорнул немножко. С кем не бывает? — приговаривала она, — Ты вообще, молодец, помощник наш. Ничего…
Уф. Пока она гремела своим ведром в холле, я вернулся в библиотечный зал и снова плюхнулся на диван. Надо же было так вырубиться! А Машенька… Я огляделся. Впервые, наверное, за всё время, она не оставила после себя ни разбросанных книг, ни леденцов. Только книга, которой она меня умудрилась усыпить, валялась, раскрытая возле дивана. Я поднял её и машинально прочёл:
«Ландриновые леденцы она носила просто в кармане, слипшимися кусками, к которым прилипали шерстинки, сор. И духи у неё были недорогие, сладкие…»
Точно, как Машенька. Только непонятно, что такое «ландриновые». Я перевернул несколько страниц.
«Она была удивительно весёлая, скорее смешливая, чем насмешливая…»
Зачем мы это читали? Из-за бабочек, точно. Я пробежал глазами по строчкам:
«…черный бант мелькал, как огромная траурница, — и Машенька вдруг остановилась…»
Что? Я посмотрел на обложку книги. Там значилось: «Владимир Набоков. Избранные произведения. Другие берега. Машенька» Машенька? Какая Машенька? Моя Машенька? Что за дела? Я вернулся к началу повести и начал читать. Страница за страницей герой рассказывал о себе, о своей жизни в Берлине. Ни о какой Машеньке речи не было, была только Людмила, Клара и несколько других тоскливых каких-то персонажей. Так что я пару раз даже ещё раз посмотрел на обложку и в оглавление. Я читал так, как будто гнался за кем-то, торопился, перескакивал строчки, но потом возвращался и перечитывал эти места, потому что боялся упустить что-то важное. Перелистывая страницу, я сразу пробегал её глазами в поисках большой буквы «М», она почти не встречалась, и каждый раз это не было словом «Машенька». «Машенька» появилась только на 51-ой странице. И то как-то не по-настоящему, а только в воспоминаниях.
— Здравствуйте, молодой человек! Чем это Вы так увлеклись?
Надо мной стояла Алина. Я даже не заметил, как она пришла. Это что, они уже открылись? Ну да, я ведь уже прочитал полкниги, времени много прошло…
— А? Ну да, то есть, здравствуйте Алина Александровна, то есть Алексеевна.
— Что это у Вас? — не унималась она.
— Это? Это «… тот женский образ, который спустя месяц он встретил наяву» — прочитал я вслух то место, на котором как раз остановился. Настолько странно всё было, что почему-то я побоялся произнести её имя, оно же название книги. Но Алина сразу поняла:
