Я только приехала в Москву. Мне исполнилось 30. Многовато для начала. И я стала врать. Врать было легко, выглядела я молодо, особенно когда не красилась, с короткой стрижкой меня даже принимали за мальчишку, и только Вася, мой девятилетний сын портил картинку. Помню, мы катались с ним на роликах в парке Горького, школьники общались со мной на равных, и тут Вася громко заорал: «Мама! Я натер ногу, пошли уже домой!» Школьники отпрянули, оскорбленные в лучших чувствах – казачок оказался засланным.
«Вася, не мамкай, – шипела я, – я же тебя просила!» Мне было почему-то стыдно, что я уже такая взрослая. Может, потому, что Вася появился у меня слишком рано, я даже не успела вдохнуть этот воздух свободы, это сладкое чувство, что ты уже можешь делать все, что хочешь, и никто тебе не указ. Но с рождением малыша неожиданно оказалось, что ты обязан делать то, что в первую очередь нужно ребенку. Я проскочила тот этап, который называется юностью, даже не успев почувствовать его на вкус. Из детства прыгнула прямиком во взрослую жизнь. Оказалось, что это сплошные обязанности. Я чувствовала себя обделенной и, живя в Москве одна в съемной квартире, с лихвой наверстывала упущенное.
Вася жил в Минске с моими родителями, я, мать-кукушка, очень скучала по нему. Когда всплывали разговоры о детях, с удовольствием рассказывала, какой он у меня гениальный. Поскольку врала я все-таки нечасто, навык грамотного вранья у меня отсутствовал. Однажды в самолете мое место оказалось рядом с одним приятелем, которого я давно не видела. Весь полет мы оживленно болтали, под конец он похвастался своей маленькой дочкой, какая она талантливая, тут уж я не смогла сдержаться, стала рассказывать про Васю, который уже жил в Москве со мной. Ему к тому времени исполнилось пятнадцать лет, о чем я с гордостью и сообщила. По прилете моего знакомого встречали друзья, он представил меня и первым делом сказал:
– У Алены, оказывается, такой взрослый сын! Пятнадцать лет! Представляете?
– А сколько же вам лет? – удивленно посмотрев на меня, спросили его друзья.
– Двадцать семь! – не успев сообразить, по привычке, брякнула я.
Воцарилось неловкое молчание. Получалось, что либо я родила, будучи школьницей, либо, что гораздо вероятнее, нагло вру.
– Ну, мне пора, – я готова была провалиться сквозь землю от стыда, – меня ждет машина.
«Вот овца, – ругала я себя, быстро выходя из терминала, – не можешь врать, не ври, посчитала бы для начала, идиотище!» Слава богу, что спрашивать женщину о возрасте начало считаться верхом бестактности.
