— Почему я тебе нравлюсь, Моисей? — раздраженно спросила я, уперев руки в бока.
Я устала от того, что он все время отталкивал меня, от незнания, что он хочет на самом деле.
— Кто это сказал? — ответил он тихо, посмотрев на меня.
Его слова осадили меня, но глаза, наоборот, давали надежду. И они говорили, что я ему нравлюсь.
— Это один из твоих законов? Не испытывай симпатий к Джорджии?
— Не-а. Это — не окажись вздернутым.
От его слов мне стало плохо.
— Вздернутым? Ты говоришь о линчевании? Это ужасно, Моисей. Может, мы и говорим, как деревенщины. Я могу сказать «увидала» вместо «увидела», путать слова. Может, мы и жители маленького городка с соответствующей манерой поведения, но ты можешь быть черным или любого другого цвета, и никому здесь нет до этого дела. Сейчас не шестидесятые, и мы уж точно не на Юге.
— Но это Джорджия, — тихо ответил он, обыгрывая мое имя, как до этого делала я. — А ты сочный джорджийский персик с ворсистой розовой кожицей, который я не надкушу.
Я пожала плечами. Он кусался, и это было проблемой. Его слова вызывали желание наклониться и вцепиться зубами в его левое мускулистое плечо и тоже укусить его. Я хотела укусить его так сильно, чтобы выразить все свое чувство разочарования, но при этом достаточно нежно, чтобы он позволил мне сделать это снова.
— Что еще? Какие у тебя законы?
— Рисуй.
— Хорошо. Похоже, что этому ты следуешь беспрекословно. А еще?
— Держись подальше от блондинок.
Он всегда пытался уколоть меня. Всегда старался залезть мне под кожу.
— Не только от Джорджии, но и от всех блондинок? Почему?
— Я не люблю их. Моя мать была блондинкой.
— А отец был черным?
— Есть предположение, что блондинки не могут родить черных детей без чьей-либо помощи.
Я закатила глаза.
— И ты еще считаешь, что у нас предвзятое мнение.
— Ох, у меня определенно предвзятое мнение. Но на то есть свои причины. Я никогда не встречал блондинку, которая бы мне нравилась.
— Ну, что ж, тогда я перекрашусь в красный.
По лицу Моисея расплылась такая широченная улыбка, что я подумала, оно треснет пополам. Это было неожиданно для меня, и уж чертовски неожиданно для него, потому что он нагнулся и, уперев руки в колени, зашелся таким смехом, будто прежде никогда не смеялся. Я схватила кисть, которую он забрал у меня до этого и провела длинную красную полосу вдоль своей косы. Он тяжело дышал, засмеявшись еще сильнее, и отрицательно качал головой. Вытянув руку, он потребовал кисть.
— Не делай этого, Джорджия, — быстро и бессвязно пробормотал он, от смеха в уголках его глаз выступили слезы.
