Моисей пристально глядел на меня, пока я говорила, но его взгляд был отстраненным и несосредоточенным, как будто в действительности он не видел меня.
— Могу я использовать больше, чем одну стену? — спросил он.
— Ох, конечно.
Я вскарабкалась и начала снимать фотографии, выдергивая канцелярские кнопки. Вскоре вся мебель была сдвинута в середину комнаты, и Моисей стремительно делал набросок тем, что он называл восковым карандашом. Он достал несколько из своих карманов, словно всегда носил их с собой, куда бы ни пошел.
Я зачаровано наблюдала, как Моисей полностью погрузился в историю, которой я поделилась с ним. Он изредка отступал, чтобы посмотреть на свой набросок, и его руки будто порхали над стеной. Он использовал обе руки поочередно, но вскоре зажал по карандашу в каждой руке, рисуя обеими одновременно. Это было потрясающее зрелище.
Я едва могла писать левой рукой, не говоря уже о рисовании, или рисовать, пока моя другая рука занята чем-то еще. Моисей не разговаривал со мной. Один раз я прервала его, когда уже близился рассвет, и мои веки отяжелели. Он отстраненно посмотрел на меня, как будто забыл, что я была здесь.
— Давай прервемся. Я больше не могу бодрствовать, — зевнула я. — И я не хочу пропустить что-нибудь. Ты гениален. Ты ведь знаешь это? Может однажды, ты станешь знаменитым, а мою комнату превратят в музей Моисея Райта.
Он тут же начал трясти головой.
— Я не хочу останавливаться, — сказал он с мольбой в глазах. — Я пока не могу. Если остановлюсь, то, возможно, уже не смогу закончить.
— Хорошо, — тут же согласилась я. — Но тебе лучше уйти до того, как мои родители проснутся. Ты можешь приходить каждый день, пока не закончишь. Ты только должен пообещать, что позволишь мне наблюдать.
Я боролась со сном так долго, как могла, испытывая отчаянное желание не пропустить магию. Не только восхитительные изображения, появляющиеся на моей стене, зачаровывали меня, но и сам Моисей. А когда мои глаза уже больше не могли сосредоточенно наблюдать за ним, и мои веки закрылись в последний раз, Моисей был тем, кто кружился в моих снах; руки порхали, глаза горели, цветные изогнутые линии лились из кончиков его пальцев.
Я открыла глаза уже далеко за полдень, и то только потому, что за окном моей спальни был какой-то шум.
— Что ты делаешь? — потрясенно спросила я Моисея, выбравшись из кровати и потирая лицо после сна.
— Устанавливаю сетки на твое окно. Если я собираюсь рисовать здесь, нам будет необходима вентиляция. Без сеток, насекомые будут кусать меня, роиться вокруг света и приклеиваться к моему рисунку. И мы с тобой нанюхаемся краски. Мой мозг и так уже достаточно поврежден.
