Ей не объясняли, куда привезли, откуда тут припасы. И она решила, что их, детей и матерей, привезли в коммунизм, в долгожданную Страну изобилия, которую она прежде видела нарисованной на картинах, на фресках в московском метро.
Коммунизм существует, решила она. Просто он пока спрятан, он еще не для всех, а только для самых маленьких. Немцы наступают, и детей решили укрыть в коммунизме, открыть его раньше срока, полуготовым, не набравшим еще нужной силы, чтобы вместить всех.
Мать не задавалась вопросом, кто заготовил дивные яства. Кто раньше жил в пустых домах, куда их привезли. Ей казалось, что так и должно быть: некие служители, строители создали оазис коммунизма – и ушли строить следующий.
Много лет спустя ее послали в Энгельс в командировку. Она решила найти место, где была в эвакуации. И узнала, что в августе сорок первого в Казахстан выселили немцев Поволжья, в двадцать четыре часа, с одним мешком вещей. И эвакуированные входили в дома, где еще были теплы печи, протопленные хозяевами.
Немецкие окорока спасли бабушку и мать от голода. Когда они возвратились в Москву, в их комнатушке давно были прописаны другие люди. Они ютились в привокзальных бараках. А рядом, у Бородинского моста, пленные немцы строили новый дом. Так споро и аккуратно работали пленные солдаты, что никто не мог поверить, что это на самом деле немцы. Ведь немцы, как учила пропаганда, могли только разрушать, убивать, уничтожать. А эти – строили так, словно им предстояло тут жить, словно не было войны, смертей, а были только кладка, раствор, мастерок, отвес, кирпичи.
Им с бабушкой дали комнату в этом доме. Мать Кирилла плакала, не хотела переезжать из барака: не понимала, как можно жить в доме, построенном фашистами. А потом привыкла и, наоборот, гордилась новым жильем: словно дом был особый, лучший, даже немного волшебный.
* * *
Новый Бородинский мост выходил к сталинской высотке МИДа, к каменному утесу, встречавшему, будто гигантская ладонь, раскрытая в останавливающем жесте, пришедших с Запада. Огромное здание светилось квадратными сотами окон, излучая безликую, роевую волю, отторгая всякого пришельца.
Кирилл размышлял: понял бы Андреас страхи девочки, которой предстояло стать женой его правнука? Осталось ли в сегодняшней России хоть что-то от Андреаса? От его мечты о дорогах и мостах?
Андреас поступил в институт Корпуса инженеров путей сообщения в Санкт-Петербурге – может быть, дело не обошлось без протекции какой-нибудь из вдовых пациенток отца. Окончил лучшим на курсе и был взят на работу в Министерство путей сообщения, получил какой-то малый штатский чин, однако надеялся избежать чиновной карьеры.
