В тот день, когда они едва не переехали Алика, его дядя, как выяснилось, убил свою жену. Хотел и до племянника добраться, но тот увернулся, выбежал со двора, бросился прочь и едва не угодил под колеса машины.
Теперь Михаилу грозил срок, а мальчику после выздоровления предстояло отправиться в детский дом. Других родственников у него не нашлось.
Полина вспомнила обо всем этом и решила проведать Алика. Его уже перевели из реанимации в палату, так что посещения разрешены. Вот только навещать его, кроме представителей органов опеки и полицейских, некому.
«Давно надо было в больницу съездить, — со стыдом подумала Полина, забираясь в машину. — Он там почти неделю, а я так и не собралась».
Женя делал все, что мог, его совесть чиста, а сама она отмахнулась от мальчика. Все время находились дела поважнее.
Конечно, они не обязаны заботиться о чужом ребенке, и никакой вины перед ним у них с Женей нет. Но бросать на произвол судьбы маленького человечка, которого судьба связала с ними таким причудливым образом, все равно казалось неправильным.
Полину пропустили в палату к Алику без проблем: она позвонила мужу, и он все устроил.
— Его, наверное, в начале следующей недели выпишут, — сказал Женя, и она подумала, что если бы так и не навестила мальчика, то потом ругала бы себя.
Республиканская больница была огромная, похожая на улей. Много этажей — много сот, в которых люди деловито копошились, подобно пчелам. Молоденькая медсестра со следами подростковых угрей на щеках проводила Полину в палату, где лежал Алик.
Кроме него, там были еще два пациента. Один мальчик лежал, закутавшись с головой в простыню, отвернувшись к стене, а второй, увидев Полину, с любопытством оглядел ее и вышел в коридор.
В палате было душно. В тяжелом, спертом воздухе, словно липкая серая паутина, повис неистребимый, въевшийся в стены запах медикаментов, хлорки, аммиака, залежавшейся в тумбочках еды. И сквозь всё это пробивалась прогорклая, едкая и при этом чуть сладковатая вонь — запах болезни, страдания, страха, который сочился из пор десятков и даже сотен детей, дневавших и ночевавших в этой палате.
Полина поморщилась, быстро подошла к окну, взялась за ручку, потянула ее на себя. В палату светлой, радостной волной хлынуло лето. Ворвавшись, оно моментально воцарилось в комнате, нарушив чинную, застоявшуюся тишину. Занавеска затрепетала, как флаг, потом натянулась, словно парус. Вдалеке звенели чьи-то голоса, слышался шум проезжающих автомобилей.
