Мы спустились к ближайшему дому, надеясь договориться с хозяином о ночлеге. Вошли — и, удивленные, остановились у входа. За большим некрашеным дощатым столом при свете двух коптящих ламп ужинали человек двадцать грязных и оборванных ребят в возрасте десяти — пятнадцати лет. Они черпали какую-то похлебку из расставленных на столе мисок; двое парней повзрослее и лучше одетых непрерывной бранью и угрозами поддерживали за столом порядок. Нам нетрудно было сразу понять, что мы находимся среди беспризорных. Но как они попали сюда? И кто эти двое надсмотрщиков? Это было неясно.
Заметив нас, ребята притихли. Сделав вид, что мы случайные проезжие и зашли узнать дорогу, Антон Семенович непринужденно заговорил с ребятами. Их недоверчивое отношение к незнакомцам стало рассеиваться. И вскоре, несмотря на окрики надсмотрщиков: «поменьше болтайте», — они заговорили с нами откровенно.
...Направленные ранней весной в Степную колонию, ребята были размещены на этом хуторе; им обещали, что если они хорошо поработают, то осенью их переведут в главную усадьбу колонии, где они будут учиться в школе; однако недавно сюда приезжал заведующий и сказал, что он с кем-то заключил договор на откорм быков, теперь ребята должны будут ухаживать за быками всю зиму и только через год попадут в главную усадьбу; надсмотрщики — это старшие колонисты, отбывающие двухнедельное дежурство на хуторе. Ребята рассказали также, что сейчас сюда съезжаются для копки и возки сахарной свеклы крестьяне из дальних деревень.
Антон Семенович спросил, что они знают о колонии имени М. Горького. Ребята дружно ответили: «Там колонистов бьют, и сам заведующий — бывший царский офицер, и воспитатели — тоже, и старшие колонисты — тоже...» Все это, по словам ребят, стало им известно от Васьки по кличке Перебийнис, убежавшего из колонии имени М. Горького. Сейчас он находится в Степной, на главной усадьбе...
Васька Перебийнис был одним из тех немногих «воспитанников» старого Куряжа, которые не сжились с коллективом горьковцев. За систематическое спаивание малышей водкой Макаренко отчислил его в свое время из колонии. Попав к Васелюку, он или по злобе или по наущению распространял о нас гнусную ложь.
Когда мы вышли из этого дома, огни хутора не показались нам, как прежде, приветливыми. Все вокруг вызывало только чувство горечи и обиды. Рассказ Антона Семеновича о виденном и слышанном так возмутил Галину Стахиевну, что она наотрез отказалась перебираться на хутор.
