— Конечно, нет.
— А твоя семья уже уехала? — спросила мама Ханны.
— На самом деле они просто не смогли приехать, так что для меня самостоятельная жизнь уже началась.
А отчим Ханны сказал:
— Ну тогда подключай нас! Мы с радостью поможем.
— У тебя есть постельное белье? — спросила мама Ханны, расправляя покрывало на кровати у дочери.
Я помотала головой. Голый матрас приковывал взгляд. Интересно, о чем я еще не подумала?..
— Мама привезла мне слишком много комплектов, — вдруг вставила Ханна.
— Верно, — подхватила та.
Вскоре половина комнаты, принадлежавшая Ханне, выглядела так, словно она жила тут уже несколько месяцев. С моей же стороны все было совсем пусто, если не считать постельного белья в красную полоску, мягкой подушки и кремового пледа.
— Огромное спасибо! — поблагодарила я ее родителей, когда они собрались уходить. Я старалась говорить небрежно, хотя чувство было такое, словно они спасли мне жизнь.
С тех пор Ханна постоянно меня спасала. Она спасала меня тем, что никогда ни о чем не расспрашивала, а вместо этого читала вслух о пчелах, ботанике и эволюции. Она спасала меня, давая поносить и не требуя вернуть одежду. Спасала, сидя рядом в столовой и меняя тему разговора, стоило кому-то задать вопрос, на который я не могла ответить. Спасала чтением вслух, поездками за территорию колледжа и походами в магазин. Спасала своими зимними ботинками.
Я беру из ящика Ханны пару булавок и подхожу к своей пустой пробковой доске. Затем прикрепляю к ней гирлянду из снежинок и отправляю Ханне фото. Она отвечает мгновенно: два эмодзи «дай пять» и сердечко посередине.
Какое приятное, теплое чувство… Я хочу сделать что-нибудь еще.
Я достаю из пакета новый цветочный горшок и ставлю его на стол. Пеперомия разрослась, ее листья налились влагой и заблестели. Я осторожно вытаскиваю корни из пластикового горшка, высыпаю остатки земли в горшок Клаудии, укладываю корни в центр и утрамбовываю вокруг них землю; поливаю цветок водой, которую не допила Мейбл. Надо будет раздобыть еще земли, но пока хватит и этого.
Я отхожу в другой конец комнаты, чтобы взглянуть на свой стол со стороны.
Две желтые миски, розовый горшок с лиственным растением, гирлянда из бумажных снежинок.
Мило, но чего-то не хватает.
Я подтаскиваю стул к шкафу и залезаю на него, чтобы дотянуться до верхней полки. Там лежит только одна-единственная вещица — фото моей двадцати двух летней мамы, греющейся на солнце. Я беру у Ханны четыре серебристые булавки, выбираю на доске подходящее местечко — справа от снежинок — и втыкаю булавки у уголков снимка так, что они придерживают фото, не оставляя следов или дырок. Это большая фотография, размером где-то двадцать на двадцать пять сантиметров, и она полностью преображает мой угол.
