8. Бог умер. Но, судя по нынешнему состоянию людей, остались такие пещеры, в которых еще тысячу лет будет являться его тень.
9. Ты идешь к женщинам? Не забудь взять плетку.
Михаил ШИФРИН, дежурный сфинкс радиостанции "Эхо Москвы"
Ответы в следующем номере.
Тогда еще все было возможно
Философско-религиозные истоки науки. — М.: Мартис, 1997, 328 с., 2500 экз.
Мы могли бы жить совсем в другом мире. На уроках в школе нас вместе с физикой знакомили бы с основами магии, наряду с химией преподавали бы алхимию, а математику — в единстве с натурфилософией в качестве се части. Астрологические представления были бы не предметом повседневного любопытства и стереотипами массового сознания, а серьезными знаниями входили бы в состав высокой культуры. В классах и аудиториях с портретов на нас смотрели бы, вместо Декарта и Ньютона, Роберт Флудд и Джон Ди, а Джордано Бруно почитался бы как религиозный авторитет. Студенты конспектировали бы геометрические трактаты, сдавали бы зачеты по каббалистике, на экзаменах проваливались бы недочитавшие Агриппу и нетвердо знающие Парапельса. Сама наука иначе проводила бы свои границы; осуждались бы как ненаучные попытки сведения ее объектов к количественно исчисляемым моделям. Культура имела бы другой состав и другую структуру, вся система очевидностей была бы совсем другой.
То. что получилось в конце концов иначе, не так уж само собой разумеется. Наша судьба в этом смысле решалась в XVI—XVII веках, когда только возникало, оформлялось столь знакомое нам, столь естественное для нас механико-математическое естествознание и мировидение. Вариантов развития, почти равных тогда по силе убедительности, по власти над умами, было по крайней мере три. Три главные познавательные модели соперничали между собой при переходе от позднего Ренессанса к Новому времени, и Новое время началось по-настоящему тогда, когда одна из них взяла верх.
Во-первых, это была так называемая органическая познавательная модель, идущая от античности: представление мира как организма (к тому же одушевленного) с качественным, а не количественным описанием его составляющих.
Во-вторых, магическая, вдохновлявшая Ренессанс, тоже в конце концов с античными корнями, то есть родственная первой, включавшая алхимию, астрологию, языческий гнозис.
И наконец, та самая механистическая, в исторической правоте которой мы убеждены столь долго, уподоблявшая мир большому механизму, все происходящее в котором может быть схематически описано и математически исчислено.
