— На радостях, Федор Феоктистыч, позволь подудеть?
И, протянув руку к рычагу, надавил его.
Мужественный голос гудка наполнил ночь своим пением.
Розовый рассвет размывал грязное небо.
Над разливочной машиной стояло яркое зарево.
С глухим грохотом падали свежеиспеченные чугунные батоны в железнодорожные платформы, приседавшие под их тяжестью. Воздух колебался от тающего тепла прозрачными струями.
Полещук, высунувшись из окна паровозной будки, глядел на домну.
Закованная в железные доспехи, она возвышалась в небо башней.
Оранжевые облака теплились над ней.
Внизу, возле паровоза, стоял машинист Терещенко. Подняв голову, он говорил Полещуку смирным голосом:
— Выходит, мне очки не на глаза, а на голову надеть нужно.
И, оглянувшись на ковш, склонившийся над конвейером разливочной, он увидел, как из оттянутой губы его стекал чугун великолепного синего цвета.
— Чугун, — сказал машинист, — папаша всех металлов. Это понимать нужно.
Полещук тоже смотрел, но видел алые струи металла. Он слышал дыхание домны. И по звуку знал, что печь идет полным ходом.
Когда они подъезжали к городку, Нора Шишкова впервые увидела песчаный ветер. Сначала она даже не поняла, в чем дело — просто воздух вокруг приобрел цвет недозрелого мандарина. Она протерла ладонью переднее стекло автомобиля, пыльное и исцарапанное. Его вытирали перьями — целая связка их валялась на заднем сиденье. Эти перья — ласточек, воробьев и даже чаек — они с Фитом когда-то привезли с моря, с Солнечного берега… Тогда они еще любили друг друга, целыми днями плавали вместе, а вечерами танцевали на кругу в ресторанчике… Но стекло было очень пыльным и поцарапанным, поэтому протереть его Норе не удалось, желтизна так и не исчезла.
— Бозвелиев, что это такое? — спросила она.
— Что?
— Да вот эта желтизна, которая висит в воздухе?
— Я ничего не вижу, — сказал Фит.
Он вел машину так, словно впал в состояние оцепенения — остекленевший взгляд, сжатые губы, напряженная спина. Только его дряблые щеки легко подрагивали, когда машина подскакивала на ухабах. К тому же от него пахло спиртным. Он казался несколько ниже Норы. Залысины, круглое бесцветное лицо, которое даже в эти напряженные минуты ничего не выражало, расплывшаяся фигура. Сегодня Нора как бы впервые увидела его таким, каким он был на самом деле. Она с удивлением думала о том, что этого человека она столько времени любила. Ничтожество, жалкий паршивый доцент, к тому же дурак. Ему уже под сорок, жена, дочь-школьница. И как она только могла влюбиться в него, как могла…
