А как страшно и глупо все кончилось… Все последние годы он не отвечал мне на письма, раздраженный тем, что в его последний приезд в Ленинград я уделил недостаточно внимания ему и его супруге и не захотел представить им собственную жену и маленькую дочку. Это и на самом деле было нехорошо, но я боялся, что личное знакомство с ним, непонятно от чего раздражающимся, скомпрометирует самую идею «моего отца» в глазах дочурки; так она знает, что где-то в Москве есть дедушка — и ладно.
Я писал, писал ему, потом бросил. Бывая в Москве, иногда набирал номер его телефона, но, услышав в трубке недовольный, как мне казалось на слух, старческий голос, боялся, начав разговор, снова разгневать его, все откладывал до другого раза. А не должен был, не имел права не попытаться. Наконец позвонил, твердо решившись увидеться с ним яга этот раз, и его вдова сообщила мне, что он вот уже полгода лежит на Даниловском кладбище. Мы съездили с ней туда, и я положил цветы на его могилу.
Мне было немногим больше шести лет, когда родители окончательно решили разойтись. Пока мы с мамой загорали летом в нашем родном Крыму, над отцом пронесся мимолетный роман. Он покаялся, едва мы вернулись: он гордился тогда с в о е й с е м ь е й, по-своему любил мать и надеялся на прощение. Всю зиму продолжался этот ад, а весной категоричная мама, забрав с собой меня, няню и часть имущества, уехала в Ленинград, куда позвала ее старшая сестра, тетя Рита.
Помню: стоя у рояля, родители мирно делят серебряные чайные ложки, аккуратно раскладывая их кучками по черной полированной поверхности. Я случайно прохожу мимо и останавливаюсь, пораженный этой картиной. И тут, вместо того чтобы прогнать меня, как обычно, меня неожиданно любезно спрашивают, какую ложечку я хочу лично для себя — она будет не в счет! — прямую белую или витую желтую? Я озадачен тем, что их интересует мое мнение, я даже пугаюсь немного, но вопросов предусмотрительно не задаю, выбираю витую желтую (еще бы!) и следую дальше по каким-то своим делам.
Подумаешь — ложечка.
А что значит — она «будет не в счет»?
Что знал я о собственности? Разговоров на эту тему в моем присутствии не вели, в куске хлеба я не нуждался, о том, чтобы рядом с няней я стал завистливым и жадным, просто речи быть не могло; именно благодаря няниному бескорыстию я так и не стал «добытчиком». Хорошо это или плохо — не знаю, но мне много раз случалось завидовать людям, которые могли себе позволить жить, не считая расходуемых денег, людям с вечно полным бумажником.
