С трудом нашла эту больницу, шла по коридору, с трудом переставляя ноги, как по туннелю, забитому ватой. Пахло йодом и другим светом. Ко мне вышли, что-то говорили. Никуда не пустили, только взяли телефон.
Я решила обдумать всю информацию дома. Только, когда закрыла все двери, сбросила с себя пропахшую несчастьем одежду, сумела вспомнить все по порядку, как мне рассказали. Антона нашли в восточном районе Москвы истекающим кровью. Удар нанесли в спину. Задеты сердце и легкие, он без сознания, надежды мало, но оперировать будут. Кто и почему это сделал — неизвестно. Мне придется отвечать на вопросы полиции, иначе убийцу не найдут.
Не знаю, сколько часов я просидела без движения. Вдруг очнулась и почувствовала, что очень хочу есть. Вынула из холодильника все, что можно было сразу кусать и глотать, и положила на стол без тарелок. Я жадно ела колбасу, откусывала хлеб от целого батона, жевала холодные, безвкусные котлеты. Я грызла все это, как будто пришибленный организм требовал подтверждения того, что я жива. Что я буду жива, даже если Антона не спасут. Я не видела его, я еще не могла представить себе его боль, душа еще не рвалась от жалости. И для жалости тоже нужны силы. А силы вытекли из меня.
Я продолжала жевать, когда в дверь позвонили. Это пришла Мария.
Она была все такая же белая, посмотрела на меня изумленно, прошла в кухню, увидела остатки моего дикого обеда и почти закричала:
— Что ты делаешь?! Ты, наверное, сошла с ума! Сидишь и жрешь, когда муж умирает? Ты даже не сказала мне, жив ли он. Я звоню туда, но мне не дают справок. Ты забыла, что забрала мою машину. Я, как в клетке, не могу никуда поехать, узнать, спросить…
Мария никогда на меня не кричала. Но и беды такой у нас с ней не было после смерти моих родителей. А тогда мы тоже по-разному реагировали. Мария рыдала, узнавала, звонила, требовала чего-то для меня. Опять рыдала, уже от жалости ко мне. А я была заторможенная и отупевшая. И да, я и тогда хотела есть. В холодильнике остались только помидоры. Я сидела и ела один за другим, сок стекал по мне, как жидкая кровь. Только, когда какая-то тетка произнесла слово «детский дом», я подумала, что лучше бы погибла с родителями в машине. Мария меня спасла.
— Успокойся, Мария, — пробормотала я. — Антон пока жив. Нехорошо так убиваться по живому. Да, я хочу есть. И я жду, когда ты все узнаешь и расскажешь мне. Как всегда. Я без тебя не знаю, что мне делать.
Мария сразу замолчала, подошла и прижала меня к себе. Мне стало теплее. Я под ее взглядом согреваюсь, как под лампой накаливания. Какая же она прелестная всегда, моя молодая неродная мама.
