Сколько я ни спрашивал дальше, ничего нового от него не услышал. О себе главный кассир не хотел говорить больше, а о коллегах высказывался как благородный кавалер прошлого века, защищающий честь своей дамы. Вел себя неумно, говорил явно необоснованно. Мы поняли: здесь что-то не так.
Кстати сказать, если мы вызывали кого-то и допрашивали в качестве свидетеля, это довольно скоро становилось известным работникам завода. Ничего особенного мы в этом не усматривали, ведь на заводе в результате преступления не выдали зарплату и люди, естественно, интересовались ходом следствия. И я ничуть не сожалел об этом, хотя столь широкая гласность подчас и мешала нам, но в большинстве случаев все же помогала. Рабочие, при всяком новом варианте наших рассуждений, сами — в мыслях тут каждый считал себя «шерлокхолмсом» — разрабатывали свои версии, шли к нам, рассказывали нам новые данные, приводили неизвестные детали, тем более когда ход следствия не отталкивает их, а, наоборот, вызывает доверие, вот и шли они к нам со своими мыслями.
После допроса главного кассира пришел ко мне один работник завода и поведал, что вечером, как только стемнело, видел Лайоша Хорвата, когда тот, стараясь остаться незамеченным, прогуливался неподалеку от завода. Прячась в тень, кого-то поджидал, потом опять прогуливался, не выходя на свет.
Рабочего, максимально соблюдая осторожность, чтобы никто не заметил, попросили выйти на то место, откуда он видел главного кассира. Действительно, отсюда просматривались и вход в заводоуправление, и небольшой дворик, который располагался между заводскими воротами и конторскими помещениями.
Я снова вызвал главного кассира и, когда он сел, без обиняков спросил:
— В прошлый раз вы утверждали, что с завода пошли сразу домой?
— Да.
— Это было действительно так?
Он посмотрел на меня. Вид у него был слегка нервозный и неспокойный. Заметно было, как хотелось ему сейчас узнать, что это я замышляю. И он ответил на вопрос вопросом:
— С чего это вы взяли, будто было иначе?
— Просто с того, — ответил я, — что домой вы пришли намного позже.
Он смутился.
— Но, видите ли, я… я не обязан отчитываться перед вами в своих личных делах.
— Это точно. Только расхожденьица есть в ваших показаниях, а они-то вдруг да и будут связаны с кражей, которая далеко не личное дело.
— Отказываюсь отвечать на ваши вопросы, — резко ответил мне главный кассир.
Я немедленно распорядился взять его под стражу.
Признаться, я до сих пор не мог всерьез думать, что этот почтенный человек замешан в деле. Скорее всего утаивает какую-то старческую блажь или чего-то стыдится.
