- Вот это по-нашему, - одобрительно отозвался он.
* * * * *
До того, как Эрилин вышла из экипажа возле ворот поместья семьи Танн, прошло не больше отведённого на это часа. Просторный, внушительный особняк из белого мрамора занимал почти целый двор в Северном квартале, и каждый клочок его территории гремел и сверкал. Похоже, Данила позволил себе поэтическую вольность, когда говорил об оставшемся до начала времени. Судя по всему, праздник продолжался уже достаточно долго.
Эрилин окинула сцену взглядом прищуренных глаз, как воин, оценивающий возможное поле боя. Хотя Бал Самоцветов был одним из последних торжеств летнего сезона, в этом ярком месте зимние холода и грязь казались далёкими и несущественными. Даже ночной мрак не мог подступиться сюда. Луна, висевшая над островерхими крышами особняка, была полной и яркой, как летняя роза, а в окружающих здание садах парили светящиеся шары, зажигавшиеся и гаснувшие, как огромные разноцветные светлячки. Из открытых окон доносился смех и весёлая музыка.
Эрилин последовала за небольшой группой припозднившихся гостей, проклиная тесные юбки, вынуждавшие её делать мелкие, семенящие шаги. Внутри семейного особняка Танн в главном зале, освещённом светом тысяч свечей, собрались десятки гостей. Танцоры, одетые в яркие костюмы цвета различных драгоценных камней, приседали и кружились в такт музыке. Другие гости пили редкие вина, служившие краеугольным камнем состояния Таннов, или слушали искусных музыкантов, которые, казалось, стояли повсюду. Пары отправлялись в затейливо украшенные альковы и садовые беседки, чтобы собрать последний урожай летних романов.
Зрелище, вынуждена была признать Эрилин, оказалось потрясающим. Этот званый вечер считался главным событием сезона, и купеческая знать постаралась соответствовать. Каждый гость пытался перещеголять других в изысканности наряда, красоте или изяществе манер. Каждый понимал — это подразумевалось! — что в такую ночь всё должно быть идеально. Кассандра Танн, матриарх семьи и один из столпов знатного общества, не удовлетворилась бы меньшим.
Единственная диссонирующая нота, если заливистый смех можно было так назвать, исходила из дальнего угла главного зала. С рождённой опытом уверенностью Эрилин направилась туда.
Данила начал рассказывать о своих злоключениях с любившим загадки драконом, когда Эрилин скользнула в обступившую его толпу. Это был комедийный пересказ, значительно отличавшийся от истории, которую слышала Эрилин. Она сомневалась, что товарищи Данилы, пережившие вместе с ним те мрачные события, узнали бы его рассказ. А может, и узнали бы. Эрилин заметила, что в словах барда часто звучала истина, даже когда он скрывал её за весельем и позолотой.
