Машина плавно остановилась.
Никита Сергеевич, глянув на часы, выбрался из машины, вошел в знакомое здание, пошагал по ковровой дорожке, неся в левой руке красную папку со всякими справками, которые могут понадобиться: Сталин вызвал Хрущева через своего секретаря Поскребышева, а тот о цели вызова сказал обычное:
– Вопрос на месте.
А это значило, что вопрос может быть любым, даже таким, какой товарищу Хрущеву и не снился. Следовательно, надо быть готовым ко всему. И хотя Никита Сергеевич ни одну собаку съел на всяких докладах товарищу Сталину, он всегда с трепетом приближался к его кабинету, пытаясь по интонации голоса Поскребышева, по его лицу догадаться, в каком Сталин пребывает настроении, какой ожидать встречи и какого прощания. Впрочем, прощание во многом зависит и от самого Никиты Сергеевича, от его умения угодить товарищу Сталину, попасть в тон и в масть, выкрутиться, если вопрос не разрешен должным образом, сославшись на объективные обстоятельства, козни недругов и затаившихся врагов, достижения раздуть, недостатки приуменьшить.
Поскребышев встретил Никиту Сергеевича равнодушным кивком головы и бесстрастным голосом сообщил:
– Товарищ Сталин занят. Придется подождать.
– Конечно, конечно! – поторопился Никита Сергеевич успокоить товарища Поскребышева, что означало: он, Никита Сергеевич, не возражает против того, чтобы подождать, он все отлично понимает и лично к товарищу Поскребышеву не имеет никаких претензий.
Можно было бы спросить у Поскребышева, кто там, у товарища Сталина, но если Поскребышев сам не сказал, то и спрашивать не стоит, хотя, конечно, знать было бы весьма полезно, потому что посетитель, идущий к Сталину перед тобою, может иметь к твоему вызову самое непосредственное отношение.
И Никита Сергеевич, усевшись на стул, уставился на дверь, чтобы не пропустить ни мгновения, когда из кабинета покажется посетитель, какого и не ждешь. Надо за несколько мгновений, пока посетитель проходит путь от одной двери до другой, успеть разглядеть многое: определить, кто этот человек, в каком настроении он покидает кабинет, по его взгляду в твою сторону – или, наоборот, ни в какую сторону, – понять, имеет ли этот человек к твоим обязанностям какое-то отношение, и если имеет, то с какой стороны.
Схватив на лету печати, оставшиеся на лице и фигуре посетителя от встречи со Сталиным, легче разговаривать с самим Сталиным, хотя доверять мимолетным впечатлениям так же опасно, как и не доверять, потому что нынешний Сталин совсем не тот, каким знавал его Никита Сергеевич до войны: и капризнее стал, и подозрительнее, и, в то же время, менее уверенным в себе. И все это вполне объяснимо: и годы сказываются, и пережитое во время войны напряжение, и перенесенный инсульт, и… Да что там говорить! Когда, в какие времена руководителю государства бывает легко? – никогда! Даже и самому Никите Сергеевичу легко не бывает, хотя на нем не лежит такая громадная ответственность, какая лежит на товарище Сталине.
