Бесконечные игры [киноповесть] | страница 44
— Я тебя прошу! — говорит Лужанский, бледнея.
— Но я никогда не знал, что он участник гражданской войны!
— Ну — мальчишка был, пятнадцать лет… Ординарцем при штабе…
— Что в тридцатом году ты ездил с делегацией в Берлин! То есть до Гитлера, до всех катастроф, до войны… До того, как я родился! А вы, Роман Романович, ходили тогда в третий класс сельской школы…
— Обо мне тоже ничего не знаете, — махнул рукой Грачев. — Какая там школа! У нас полдеревни повымерло. Был же голод. Меня на баржу и в Астрахань, а оттуда в Баку, в детдом. Я же старый детдомовский бандит.
— Да? Ну вот, — говорит Сериков, — потому что не хотим делиться и не хотим знать. Потому что — равнодушие! Вот мы трещим в газете о подвигах. А что такое подвиг? Не какая-то там рекордная плавка и не какой-то штурм ледниковой, понимаете, вершины. Еще пишем: спортивный подвиг, толкнул куда-то там ядро… Подвиг это — понимание. Понимание другого. Боже мой, как это трудно! Вот мы все никак не можем понять, что Пал Санычу нельзя уйти из газеты, что это равносильно для него — перестать дышать, перестать жить…
Грачев, который в течение речи Серикова напружинивался и краснел, вдруг бормочет:
— А кто его гонит? По-моему, зависит от Павла Александровича…
— Нет, я устал… — еле слышно произносит Лужанский. В эту минуту вид у него действительно смертельно усталый.
Чаклис обнимает его и восклицает с внезапной и совершенно искренней пылкостью:
— Паша, мы с тобой еще поработаем! Что значит — устал? Что за разговор?
— О-о! — Немцы вдруг начинают аплодировать. Пожимают руку Лужанскому. Чокаются. Восклицания: «Фрондшафт! Дружба!»
На лестничной площадке стоят Лужанский и Сериков.
— Не знаю, что мне делать, — дрожащим голосом говорит Лужанский. — Ругать тебя или благодарить со слезами на глазах…
Так как Сериков молчит и как-то бессмысленно, опустошенно улыбается, Лужанский говорит:
— Ты поставил меня в глупейшее положение…
— Прости, Паша. Я не хотел. Это вышло как-то… — не договорив, он делает неясный жест рукой.
Зима в Москве пролетает быстро: только что встречали Новый год, а вот уже снег исчез отовсюду, его нельзя найти ни днем, ни ночью. И однажды что-то легкое и влажное проносится над городом и происходит перемена: наутро деревья в сквере, обугленные зимой, блестят каждой своей веточкой и воздух вокруг них начинает дымиться. И молодые люди с папками под мышкой снимают шляпы и гуляют по Тверскому бульвару, жмурясь от солнца. Некоторые присаживаются на скамейки и сидят минут пятнадцать, покуривая, отдыхая от беготни и обдумывая: куда бы еще кинуться? Им кажется, что у них еще все впереди, что жизнь полна тайн и через месяц-другой наступит лето, богатое удачами.