Генриха заинтересовала работа смуглолицего Родриго — майоликовая посуда, раскрашенная тончайшим замысловатым рисунком. В Валенсии, где Родриго вырос, его научили гончарному искусству по заветам старых мавританских мастеров. Генриху нравилось любовное отношение юноши к своему труду. С пылкой страстью настоящего художника Родриго садился за гончарный станок и разрисовывал посуду прозрачными красками. Генрих старался угадать, что хотел тот вложить в свой рисунок, и это ему часто удавалось. Все очертания растений и цветов, заботливо выращенных садовником-дядей, юноша наносил на золотистую, словно металлическую, глину.
Карлос относился к Родриго свысока, никогда не забывая разницы между положением инфанта и почти нищего горшечника. Его притягивала в башню дочь садовника. Девушка не сознавала своей красоты, и это делало ее совсем не похожей на кокетливых, самонадеянных испанок… Когда Карлос узнал, что ее имя Изабелла, так же, как называли в Испании его мачеху, Елизавету Валуа, он вспыхнул и сказал неожиданно печально:
— Так звали и мою невесту, но ее у меня отняли…
С того раза Изабелла перестала избегать его. Напротив, она старалась чем-нибудь утешить: то принесет ему самых свежих цветов, то предложит выпить вкусного прохладного напитка, то споет одну из своих песен. И инфант слушал ее, любовался ее большими кроткими глазами и точно успокаивался. А голос девушки проникал ему в душу.
Возьми, дитя, апельсин,
Золотой возьми апельсин.
Только ножом не касайся,
Нет, не касайся ножом…
В нем материнское сердце
Соком гранатным прольется,
Соком кровавым прольется
Тот золотой апельсин…
Генрих радовался знакомству с семьей садовника. Ему казалось, что общение с простыми, честными людьми может хорошо повлиять на необузданную натуру Карлоса. В последнее время ему бывало трудно справляться с болезненными вспышками инфанта. Карлос метался, проклиная судьбу, тосковал по мачехе, мечтал о мести отцу, о своем будущем торжестве.
— Я молод, — говорил он возбужденно, — но мне уже надоела жизнь… Изо дня в день терпеть и ждать…
— Чего?
— Ждать, когда трон освободится. Когда я смогу наконец стать тем, кем рожден быть.
Генрих возмутился:
— Мечтая о власти, ты не должен забывать, что тебе придется быть королем не только в одной Испании с ее американскими и другими владениями, но и в просвещеннейшей стране Европы.
— Ах, ты вечно толкуешь о своих Нидерландах!
— Да. Нидерландцы — просвещенный народ. Они могут управляться только такими же просвещенными людьми.
