Свежий источник, источник любви,
Куда все птицы летят
Искать утешенья в печали…
Но не голубка, нет, не голубка.
Она овдовела, тоскует, рыдает…
Ее чтение звучало по-детски просто. Рука Генриха не двигалась — он смотрел на Инессу.
— Но вы не рисуете, Генрих… — огорчилась девушка.
— Рисую, рисую!.. — И он стал быстро набрасывать на бумагу ее лицо, в котором сочетались черты гордой испанской красоты с детской доверчивостью.
Инесса опустила книгу и рассмеялась:
— Оглянитесь, Генрих, — Марикитта подглядывает за нами. Она считает, что молодым людям нельзя так долго быть наедине. Не прячься, иди сюда, Марикитта!.. А вы еще не знаете, что Марикитта — дочь мавра, погибшего во время восстания ее братьев в 1501 году… Сядь, моя старушка, рядом с нами и слушай или принеси ковер и расстели его под кипарисом…
Темное, морщинистое лицо служанки скрылось за захлопнувшейся ставней. Дом снова погрузился в тишину.
Вдруг ставня снова раскрылась, и голова Марикитты показалась опять.
— Ах, сеньорита! Ах, сеньор кабальеро! Где у меня память? Господин, уходя утром, приказал отдать сеньору кабальеро письмо с родины.
В смуглой старческой руке белел конверт. Генрих вскочил. Но Инесса быстрее ветра подбежала к окну, схватила письмо и передала ему.
— Наконец-то! — Генрих дрожащими пальцами разорвал конверт.
— Я пойду приготовить вам шоколадный спумас[25], — сказала Инесса сочувственно. — Вы так волнуетесь!
— О нет, останьтесь! У меня не может быть от вас тайн. Я прочту письмо вслух.
Она сейчас же послушно села, сложив на коленях руки. В конверте было два письма: одно от Рудольфа ван Гааля, другое — от Микэля. Старый воин писал:
— «Благодарите фортуну, племянник, что вы не являетесь свидетелем страданий вашей родины. Некогда обильные земными благами Провинции оскудевают. Ныне мы богаты лишь эшафотами, кострами, судами инквизиции, палачами и доносчиками. Вот что взращивается по городам и селам Нидерландов… — Генрих перевел дыхание. — Но да будет благословенно провидение — оно ниспослало в своем милосердии к несчастной родине дальновиднейшего и умнейшего человека. Все взоры с упованием обращены на него. Без уверток, умалчиваний и робости сей доблестный принц (вы знаете, племянник, того, чье имя я не называю, но кто запечатлен в моем сердце) высказывает мнение всей страны в речах, достойных быть занесенными в анналы[26] истории. Моя жизнь отныне принадлежит сему человеку, дабы он употребил ее на благо моему народу».
