Нашел в книгах свою записную тетрадь в переплете А. Пушкина — начало работы над «Первыми радостями» и потом над «Необыкновенным летом». Было очень много надежд, когда приступал к пятому роману, и частью они осуществились в дилогии. Но седьмой, за которым сижу теперь, оказался просто пыткой по сравнению с самыми трудными месяцами работы над дилогией, и надежды редки сейчас, как тепло на полюсе.
На прошлой неделе открыл мне неизвестного огромного писателя, знакомого прежде только по имени — Лакснесса. Читал, волнуясь, его «Самостоятельные люди». Это сильнее Гамсуна. Очень, очень хорошо.
15 февраля. — Уже пять дней в городе с Варенькой.
В шесть утра 10-го февраля, в четверг, Нину отправили в родильный дом, а 12 февраля, в субботу, в 9 часов 10 минут вечера она родила сына. Кажется, судя по записочкам от нее, все благополучно и с ней, и с ребенком.
Любопытное совпадение: по метрике моей я тоже рожден 12-го февраля, разница со внуком только в календарных стилях.
18 февраля. — Позавчера — вечер памяти Ал. Толстого и затем — у Л. Толстой. Мне показалось, что собравшиеся за этими столами, среди этих картин на стенах, разные, пестрые люди чем-то похожи друг на друга, а все вместе выражают самый дух и самый характер Толстого. Таким же пестрым и разным остается его книжное наследие, в котором толпится так же много жанров, как в поэтике. И так же, как он в жизни любил каждого отдельного из этих людей в каждый отдельный момент больше всех на свете, так каждое свое произведение, над которым он в данную минуту работал, он любил больше всех прочих произведений. Любовь эта появлялась и пропадала одинаково легко, быстро, безбольно, как к людям, так и к тому, что писалось. Но были и реставрации любовей в жизни, как в литературе: дружба, разочарование, холод, опять увлечение, дружба. Рябило от людей, рябило от писаний. И, однако, было что-то цельное в Толстом — в его житейской и литературной биографии, и цельное было в рябизне людей позавчера на десятилетии — уже! — со дня его смерти. Он остается по-прежнему очень живым во всех этих людях.
Не перечисляю их, — это были все те же, кто бывает каждый год, кроме Игнатьева.
Вчера — у Всеволода заговорил об удивительных письмах вдовы Карамзина о Пушкине из тетради, найденной в Нижнем Тагиле. Ираклий замечательно прочитал наизусть некоторые письма, все гости заволновались, поднялся долгий спор о подлинности находки, рассказы о подделках рукописи и пр. Всеволод и Пастернак объединились на утверждении, что письма — фальшивка. Ираклий убежден в подлинности, говорит, что пушкинисты пришли к признанию, что документы бесспорны.
