Он не спрашивал меня о школе с самого начала учебного года. Я искоса бросаю на него взгляд.
– Еще немного осталось.
– Что-нибудь вызывает трудности?
Я отрезаю еще кусочек цыпленка.
– С учебой у меня проблем нет.
Он снова замолкает, но я чувствую на себе его взгляд. Мне хочется взять тарелку и подняться наверх, но я помню, как повела себя с ним, когда он решил отдать мамины вещи. Может быть, папе больно оттого, что они находятся в доме.
Может быть, мне самой от этого больно. В горле першит, и я откашливаюсь, уставившись в тарелку.
– Ты можешь продать ее вещи, – слабым голосом говорю я.
Папа судорожно вздыхает.
– Это совсем не обязательно делать. Джульетта…
– Все нормально. Я слишком остро отреагировала. Глупо держать здесь все оборудование.
Протянув руку через стол, он опускает свою ладонь на мою.
– Это не глупо.
Не помню, когда отец в последний раз касался меня. Глаза наполняются слезами. Мне нравится его прикосновение, тепло его ладони, наша с ним связь. Только в это мгновение я осознаю, до какой степени ощущала себя потерянной и одиноко плывущей по течению жизни. Я высвобождаю ладонь, желая вытереть едва выступившие слезы. Папа не противится, но не убирает руки.
– Я повела себя глупо. Ты, наверное, подумал, что я отвратительная дочь.
– Никогда так не думал, – тихо возражает он.
У меня дрожат плечи. Если посмотрю ему в лицо, то разрыдаюсь. Я так сильно сгибаюсь, прижимая пальцы к глазам, что локти больно впиваются в живот. Папа обвивает меня одной рукой – я даже не слышала, как он обошел стол. Обнимать меня сейчас – это как обнимать камень. Из горла вырываются всхлипы. Папа утешает меня, гладя по голове.
– Я так сильно скучаю по ней, – признаюсь я, и голос срывается на последнем слове. – Я просто хотела, чтобы она побыстрее вернулась домой.
– Я тоже.
Мне хочется прильнуть к нему. Хочется, чтобы он хоть немного ослабил лежащую на сердце тяжесть. Но мы слишком отдалились за прошедшее время. Боюсь, если потеряю равновесие, он отойдет, и я упаду.
Я сижу, вздрагивая от рыданий. Он рядом, гладит меня по волосам.
Немного успокоившись, я убираю с лица влажную прядь волос и говорю:
– Я серьезно. Ты можешь продать ее вещи Иэну.
Папа отодвигается, но не пересаживается на другой стул.
– Мне кажется, мы можем с этим не торопиться.
– Они только занимают место в моей комнате.
– Но они же есть не просят, – шутит папа.
Я молчу, и он продолжает:
– Если не хочешь оставлять их в своей комнате, можешь положить… – его голос дрогнул, – в мою. Только не в подвал. Я за ними присмотрю.
