— Потерпи, Демиан, — уговаривал его Майло, с тревогой всматриваясь в потускневшие золотистые глаза.
— У меня больше нет сил, — прохрипел парень, — мне никогда не вырваться из его власти, я обречен вечно забавлять короля.
— Я избавлю тебя от этого, — нежный поцелуй подкрепил слова жреца.
Майло преклонил колени — губы шевелились, неслышно шепча заклинания. Лежащий около алтаря юный оборотень притих, золотистые глаза закрыты, каждый вздох сопровождается натужным судорожным всхлипом. Глядя на мучения любовника, жрец задрожал, но тут же взял себя в руки, спеша закончить обряд.
— Демиан, пора! — и наблюдатель услышал, как юноша отрывисто прохрипел свою просьбу; слышал он, как Майло, не удержавшись, из страха потерять любимого, пожелал разделить с ним судьбу; громким эхом отозвалось под сводами древнего храма проклятие подслушивающего короля— чародея; и, в довершение всего, раздался девичий голос.
Девушка, невидимая сквозь толщу времен, с тоской кричала о любви. Четыре желания, высказанные одновременно, заставили содрогнуться Альвхеймский Храм. Алтарь вспыхнул в последний раз и потух. Наблюдатель огляделся: юный оборотень был мертв — сумел-таки сбежать в небытие. Майло лежал рядом — из открытого рта текла тонкая струйка крови. Король-чародей ухмыльнулся, в последний раз провел рукой по золотым волосам:
— В смерти Майло обвинят тебя! — и, довольный, покинул Храм. Если бы он обернулся, то лицезрел бы весьма занятную картину: алтарь полыхнул, отторгая от поверхности прозрачную тень.
— Женщина, вот оно что, — наблюдатель увидел, как явившаяся призрачная душа молоденькой женщины скользнула в тело лежащего на каменных плитах израненного юноши. — Так вот почему это создание столь неотразимо, что даже Люса проняло, — наблюдатель покачал головой.
Аня.
День или ночь? Пытаюсь открыть глаза — красная пелена застилает веки, силюсь подняться, но корчусь от боли и снова проваливаюсь в забытье.
— Тебе не передавить меня, — упрямо шепчут губы, но я понимаю, что капитуляция — всего лишь вопрос времени. Сколько я смогу выдержать? — Лучше умереть! — но милосердная смерть не спешит, как я не зову.
Боль такая, что, не в силах пошевелиться, я могу лишь сдавленно стонать. Кажется, кто-то приближается — неужели вернулся король-чародей?
— Мартус, малыш, — до боли знакомый голос. Волос коснулись нежным поцелуем, прохладная рука легла на лоб, неся надежду и спасение.
— Люс? — не веря своим ушам, слепым котенком тыкаюсь носом в пахнущую травами ладонь.
