***
Решив в конце 1963-го снимать «Минет», я позвонил Чарльзу Райделу и пригласил его поучаствовать. Я сказал: все, что ему придется делать, это лежать, пока пятеро парней будут подходить и сосать у него, пока он не кончит, а мы будем снимать только его лицо. Он сказал:
– Без проблем. Согласен.
В следующее же воскресенье к полудню мы всё подготовили, потом ждали его и ждали, но Чарльз так и не пришел. Я позвонил ему домой, но его там не было, тогда я набрал номер люкса Джерома Хилла в «Алгонкине», и он ответил, а я закричал:
– Чарльз! Да где ты?
Он сказал:
– В смысле, где я? Ты знаешь – ты же мне звонишь!
И тогда я сказал:
– У нас камеры готовы, и пятеро парней тут – все готово.
Он поразился:
– Ты рехнулся? Я думал, ты пошутил. Я никогда на такое не пойду!
Мы обошлись симпатичным пареньком, в тот день ошивавшимся у «Фабрики», а годы спустя я увидел его в фильме Клинта Иствуда.
***
Осенью 1963-го я стал все больше ходить с Джерардом на поэтические вечера. Стоило мне услышать, что где-то происходит нечто творческое, как я туда обязательно отправлялся. Вечером в понедельник мы ходили на поэтические чтения Пола Блэкберна в кафе «Ле Метро» на Второй авеню между 9-й и 10-й улицами, каждый поэт там читал по пять-десять минут. По средам там были выступления соло. Поэты поднимались и читали стихи о своей жизни по стопочке бумаг, лежавшей перед ними. Я всегда поражался людям, которые умели складывать слова на бумаге, и любил послушать, как по-новому выражают старые мысли, а по-старому – новые.
***
Практически все массовые мероприятия в 60-х постепенно стали называться хеппенингами – даже у The Supremes такая песня вышла. Придумали хеппенинги художники, но модельер Тайгер Морс добавила в них поп-культуры и убавила искусства, назвав хеппенингами шикарные сумасшедшие вечеринки и показы мод в плавательных бассейнах.
Думаю, на свой первый хеппенинг в церкви Джадсона[18] я попал благодаря Раушенбергу – он там делал свет, мне хотелось посмотреть. Я созвонился с Дэвидом Бурдоном и позвал его с собой на замечательное выступление Ивонн Райнер, в «Ландшафте», – как он потом сказал, лучший танец, что он когда-либо видел.
После одного такого концерта в церкви мы с Дэвидом пошли на еще более похожую на хеппенинг вечеринку у Класа Олденбурга на 2-й Восточной улице. Был приятный воскресный полдень, и все поднялись на крышу – Розенквист, Рут Клигман, Рэй Джонсон, целая куча народа. Тогда Клас стал немного агрессивным, там, на крыше, и было страшновато, потому что он такой огромный, а ограждений там не было, и люди напились и давай пихаться. Клас схватил ножницы, отрезал карман от рубашки Розенквиста, зажал между лезвиями и, потрясая карманом перед нами, сказал:
