– Видишь, – сказал Свен, – на внешнем лимбе шкала, а вот здесь, на тимпане, проекция неба. Это полюс мира, а это небесный меридиан.
Он не касался астролябии, но от близости его пальцев она покачивалась на шнуре, вдетом в ее подвесное кольцо. Вера знала об этой особенности рук – точно такие они были у бабушки. Когда та клала на раскрытую ладонь листок бумаги, края листка приподнимались и он сворачивался в трубочку. Веру в детстве ужасно веселил этот фокус, а бабушка говорила, что у многих врачей такие руки.
Свен не врач, но когда, сидя в лодке на Тимирязевском пруду, он впервые коснулся ладонями Вериных висков, она почувствовала, как теплая сила пронизывает ее голову, и так осязаемо, физически пронизывает, что меняет ее мысли и даже слух. Да, слух тоже – на следующее утро, играя прелюдию Баха, она слышала ее параллельные восходящие терции совсем по-другому, чем раньше.
Она тоже подошла к столу и смотрела, как, не прикасаясь к латунному диску, Свен показывает на нем небесный экватор, северный и южный тропики, а на круглой фигурной решетке, наложенной на диск – зодиакальный круг и расположение самых ярких звезд. Все это папа показывал ей, маленькой, и теперь Вера вспомнила даже, что решетка называется паук и что она ее поэтому боялась.
– Думаю, я должен сообщить твоим маме и бабушке, что я здесь, – сказал он.
– Они знают, – ответила Вера. – Им внизу не слышны наши голоса, но шаги слышны.
– Они поднимутся сюда?
– Нет.
– Это так странно.
Вера не могла понять, что слышится в его голосе. Смятение охватило ее.
– Странно, что они не войдут? – переспросила она.
– Странно, что я встретил тебя именно здесь.
Это прозвучало так непонятно и вместе с тем так ласково, что смятение сразу улеглось. Она улыбнулась и спросила:
– Но где же еще ты мог меня встретить?
– Я не очень понятно сказал. – Его глаза улыбнулись тоже, ей в ответ. – Я приехал в Москву неожиданно для себя, этого не было в моих планах. И пришел к незнакомым людям только потому, что мой приятель должен был отдать им пластинки, которые я для них привез. Я совсем не думал о любви. Я думал о том, что мне делать, вернуться в Прагу, чтобы поскорее смонтировать отснятый материал, или поспешить во Францию, потому что там происходят такие важные события. И тут вошла ты в том платье, как трава, и прозрачных бусах, и я не мог отвести от тебя взгляда. И уже через полчаса знал, что люблю тебя, так же точно, как знаю это сейчас.
Он смотрел ей в глаза прямо, хотя был много выше ее ростом. В его словах не было ни сбивчивости, ни недомолвки, смысл их был так же прям и ясен, как взгляд. И от этой прямоты его взгляда и слов все, что металось и клубилось у нее внутри, заставляя сердце то биться стремительно, то замирать, сделалось простым и ясным тоже. Как будто что-то давнее, детское, лучшее, что было ею, вдруг вспомнилось и стало в ней главным.
