Но спрашивать Веру про кольцо она, конечно, не стала. Тем более что про доминиканских бычков ей было интереснее.
– То есть ваша Ирина из Германии уезжает в Доминикану? – спросила она.
– Выходит, так.
– Круто!
– Ты думаешь?
– А вы разве не так думаете?
– Да вот не знаю, – ответила Вера. – Я у Ирки бывала. У них с террасы роскошный вид на Альпы и персиковый сад. Но дело не в роскоши, а в том, что это мечта. Пауля мечта. Он всю жизнь работал, как человеку положено, и мечтал, что в старости будет сидеть на террасе своего дома, смотреть на Альпы и собирать урожай персиков. Только дурак может полагать, что это мечта мелкого пошиба.
– Ничего себе мелкого! – хмыкнула Маша. – Такой дом, наверное, миллион стоит.
Вот она-то не идиотски серьезная, конечно. Дому с видом на Альпы очень даже позавидовала бы. Если бы это не являлось чем-то вроде космического корабля, которому завидовать нет никакого смысла, потому что ты здесь, а он в космосе летает, и завидуй не завидуй, измениться это не может.
– Не важно, сколько он стоит, – сказала Вера.
– А что важно?
– Что это драгоценная модель обыденной жизни. Для нас здесь особенно.
– Ну, здесь и подороже бывают дома, – заметила Маша. – На Рублевке знаете какие? Даже не поймешь, сколько стоят.
Вера расхохоталась. Камень блеснул в кольце. Вот как такое может быть, чтобы камень блеснул от смеха? Все-таки колдунья она точно.
– Когда я была в твоем возрасте, модны были диспуты, – сказала она. – Считалось, молодежи страшно интересно, что важнее, бытие или быт. Об опасности вещизма спорили. Осуждали тахту «Лира».
– И вы тахту осуждали? – удивилась Маша.
– Мне это как раз было совершенно неинтересно. Но я в этом смысле была в привилегированном положении.
– Почему?
Маша почувствовала, как нос у нее зашевелился от любопытства, а по пружинкам волос даже ток прошел.
– Потому что в меня эта модель обыденности была встроена. По умолчанию. У меня семья была нисколько не привилегированная, но традиция повседневной жизни не прерывалась никогда. В твоем возрасте я этого, конечно, не сознавала – жила и жила. А позже стала понимать. Мне однажды в Мерзляковке дали Бердяева почитать, парижское издание. Под страшным секретом, на два дня. Знаешь, кто такой Бердяев?
– Такой уж дурой выгляжу? – обиделась Маша. – Могу вкладыш к диплому показать. Философия сдана.
– Ну а я была в этом смысле дурой. Читала и ничего не понимала. И к бабушке в комнату явилась однажды вечером с простым девичьим вопросом: почему Бердяев пишет, что собственность требует самоограничения, и правда ли это? И тут выясняется, что она его лекции бегала слушать, еще когда в университете училась. Но даже и не это я поняла…
