Тут констебль со щелчком закрывает маркер.
– Вопросы?.. Отлично. Будьте на созвоне, а мы соберем еще одно совещание, если надо будет расширить территорию поисков или что-то обнаружится с вертолета. Но будем надеяться, что оно не понадобится.
***
Я уже почти вышел из комнаты, в которой проходит пресс-конференция, когда звонит мой телефон. Это Алекс. Я смотрю на экран и размышляю, стоит ли отвечать. В качестве заставки у меня на экране одна из этих стандартных предустановленных картинок – деревья и трава на фоне неба. Я ее не выбирал – меня она вообще мало волнует, просто мне надо было избавиться от того, что было на экране раньше. Ту фотографию Джейка на плечах у Алекс я сделал прошлым летом – от яркого солнца, светившего им в спину, его темные волосы горели красным. В тот момент я как раз сказал ему, что он стал великоват для того, чтобы таскать его на закорках, – а он улыбался мне и продолжал делать по-своему. Каждый раз, глядя на это фото, я вспоминал стихотворение, которое мы когда-то читали в школе, – «Охваченный восторгом»[13]. Именно таким Джейк и выглядел на фотографии – охваченным восторгом. Как будто счастье захватило его врасплох.
Я решаю ответить на звонок.
– Адам? – слышится в трубке женский голос. – Ты где?
– В участке на пресс-конференции. Кое-что произошло – мне не хотелось тебя будить…
– Я знаю – слышала в новостях. Сообщают, что пропал ребенок.
Я с силой втягиваю воздух. Знаю, что рано или поздно нечто подобное должно было случиться, – всего лишь вопрос времени. Но знание того, что что-то должно случиться, не облегчает жизнь, когда оно случается.
– Это маленькая девочка, – говорю я. – Ее зовут Дейзи.
Я почти слышу, как бьется ее сердце.
– Бедные родители… И как они держатся?
Прямой вопрос, на который у меня нет прямого ответа. И именно это, больше чем все остальное, с чем мне пришлось пока столкнуться, заставляет меня задуматься о странностях Мэйсонов.
– Сложно сказать. – Я выбираю правду. – Мне кажется, что пока они еще в шоке. Но сейчас только самое начало. И никаких свидетельств того, что девочке причинили вред, нет. И ничто не говорит за то, что мы не найдем ее живой и здоровой.
Какое-то время моя собеседница молчит.
– Иногда я думаю, не хуже ли это? – наконец снова раздается ее голос.
– Хуже? – Я отворачиваюсь и понижаю голос: – Что ты имеешь в виду?
– Надеяться. Может быть, это хуже всего… Хуже, чем знать. По крайней мере, мы… – Ее голос затихает.
Раньше она никогда так об этом не говорила.
