есть. Я принимаю свои решения и, черт возьми, последствия.
Ах, я понял.
– Это о твоих родителях, да?
Она покачала головой.
– Не только о них. Речь идет о жизни, Кайл. О всей жизни.
Я не мог не улыбнуться этой удивительной девушке. Я никогда не встречал таких, как она.
Она была волевой, уверенной и красивой. Кажется, она все поняла.
– Итак, если ты такая свободная птица, какая ты птица? – спросил я.
– Это метафора.
– Я знаю, но какая ты птица? Я был бы соколом. Или, может быть, ястребом. Кем-то темным
и опасным.
34
– Ты не темный и не опасный, – возразила она. – Ты больше похож на павлина.
– Это еще почему? – скривился я.
– Твои переменчивые глаза, – просто сказала она. – И тот факт, что у тебя есть, ну… – она
посмотрела на мою промежность.
Мой рот раскрылся от удивления.
– Серьезно? Ты определяешь мою птицу только по этому?
Она усмехнулась.
– Наверное, это делает меня кареглазой олушей.
Я не мог поверить, что она произнесла это вслух. Я засмеялся, а она хихикала.
– Я отказываюсь быть павлином, и ты не можешь быть олушей, – сказал я, смеясь. – Выбери
кого-нибудь другого.
Она пыталась быть серьезной, но не могла скрыть свою улыбку. Она посмотрела поверх
моей головы.
– Там, – показывает она, – эта крошечная коричневая птица. Я выбираю ее.
Я оглянулся через плечо.
– Воробей?
– Да, – уверенно сказала она. – Он милый.
Я разглядывал птицу. Он прыгал вдоль ветви дерева и остановился ближе к концу, опустил
голову к нам, как бы спрашивая: «На что ты смотришь?». Еще одна птица приземлилась на той же
ветке, и он взъерошил перья, отгоняя ее. Я повернулся к Эддисон.
– Ты права. Воробей подходит тебе. Вы оба маленькие и злые.
Она улыбнулась, и музыка из моего грузовика ускорилась. Ритм менялся в середине песни.
Эддисон отошла от меня, движения её рук и бёдер попадали в такт музыки. Её волосы
переливались отблесками солнца, будто золотистая карамель, и моё воображение нарисовало
Эддисон – хиппи, танцующей на поле в 60–х годах. Она ободряюще мне улыбнулась, чтобы я
присоединился к ней, но этого не будет. Я не мог танцевать, я решил изобразить безумные
движения на воздушной гитаре, которая обычно была со мной в моей спальне. Она рассмеялась и
двигалась в такт с музыкой, пока я делал вид, будто я в туре с «Lynyrd Skynyrd». Если Сэм за нами
наблюдал, то точно решил, что мы сошли с ума.
В конце песни Эддисон схватила меня за руки и закружила. Мы раздвинули руки, кружась
