Ночь Феникса | страница 2



Подойдет ли для счастья зеленое бабушкино мулине? Конечно! Тем более, что бабушка отродясь им не поль­зовалась, и вообще никогда не вышивала, да и не умеет, а купила его просто так, — чтоб было, чтоб валялось, чтоб попадалось под руку при перебирании ненужного, — очень правильная бабушка.

Тем временем елка украшена-переукрашена, наряжена-перенаряжена; в борьбе домашних минималистов с домашними максималистами победили, как всегда, мак­сималисты. Еще давайте сюда этот изумрудный, обсы­панный стеклянным сахаром шар, а вот сюда еще темно-синий, со складчатой впадиной, а сюда серебряно-барбарисовые цепи, а вот тут пусть висит крошечный немецкий домик, с будто бы заснеженной крышей, с будто бы уютно горящим в ночи окошечком, а тут — кукольный чайничек. А чудный желтый шар разбился, какая жалость!!! А вниз мы повесим старые игрушки, самодельные, — они не такие нарядные, но ужасно милые: вот эту куколку, ватную, обсыпанную бертолетовой солью, сделала в 1948 году Елизавета Михална; кто помнит Елизавету Михалну? Мы не помним.

Давно пора остановиться, но черта, отделяющая хо­роший вкус от цирковой роскоши уже перейдена. Ну зачем нам вкус? К черту вкус! Мы снова дети, никто нам не указ! Вали все подряд: мандарины, золоченые орехи, шо­коладные конфеты (растают от тепла, и пусть себе тают), дождь золотой, дождь серебряный, дождь витой и дождь струящийся, свечи и лампочки, и невозможные, выко­панные с самого дна коробок золоченые кукурузные по­чатки (откуда это? не с хрущевских ли времен?), и плос­кие, картонные, с оторванными ногами сталинские дед-морозы, больше похожие на пьяниц, и просто золотые шарики, наверченные праздными пальцами из конфетной фольги. Да о каком тут, к черту, вкусе может идти речь, — мы празднуем смену времен, мы провожаем Ве­ликий Год, мы обновляемся, мы возрождаемся, мы нач­нем новую жизнь с нуля, с начала, с чистого, белоснеж­ного, снежного листа. Свобода!

Сейчас, сейчас! Близится! Время истекает, но в ту же секунду, когда оно истечет, оно снова начнется! Разве не странно? Не непостижимо? Вот сейчас все сгорит, вот сейчас все возродится!

На кухне — стук ножей, последние торопливые при­готовления; покорные овощи валятся, как дома в бурю, под ножом властелина, и в деревянной бадье славит мо­гучего хозяина тоненькая, неслышная песенка дрожжей. Черная пасть духовки поглотила сырое, бледное нечто, чтобы через положенный срок исторгнуть великолеп­ный, желанный, золотой или смуглый дар, — холм мяса, овеянный чесночными туманами, или пульсирующий счастьем сладкий пирог.