– Ты к чему? – удивился тот.
– К тому, – почти сердито начал пояснять Сангре, – что давным-давно следовало заменить нашу Заряницу-Татьяну на парочку шустрых девах. А ее мы в деревеньку отправим… Пускай она там…
Продолжить он не успел, ибо его речь возымела неожиданный эффект. Заряница, молча слушавшая его, внезапно охнула, и, порывисто вскочив со своего места, ринулась в сторону огромной печи, скрывшись за нею. Проводив ее удивленным взглядом, Сангре пожал плечами – мало ли, может что-то варится, о чем она запамятовала, а сейчас внезапно вспомнила, – и продолжал блаженствовать, отщипывая кусочек то здесь, то там. И пускай желудок переполнен, если постараться, еще ломтик-другой должен войти.
Однако спустя пару минут Петр насторожился: то ли ему почудилось, то ли и впрямь из-за печки доносятся всхлипывания. Он отложил вилку, прислушался. Да нет, вроде тихо. Успокоившись, он принялся из последних сил мужественно добивать лежавший на его тарелке последний ломоть буженины – уж больно вкусно, не выбрасывать же – и блаженно погладил себя по животу, не упустив случая пожаловаться:
– Нет, скоро точно придется на диету переходить, бо ехать в Орду с таким…
Закончить он не успел – из-за печи вышла разрумянившаяся Заряница. Но щеки ее полыхали не от печного жара, а от внутреннего волнения. Подойдя поближе, она отвесила низкий поклон Изабелле.
– То тебе за премудрость лекарскую, коей ты со мной, девкой простой, столь щедро делилась, – пояснила она сухо и, чуть повернувшись к Улану, склонилась перед ним.
– А это за уважение твое ко мне, Улан Тимофеич. А и тебе поклон, Петр Михалыч, – зазвенел ее дрожащий голосок, – что уделил от доброты своей малость гривенок на травки для братца моего. Да прости за ради Христа! Глупая я, вот и не хватило ума самой понять, что пора и честь знать да в деревню возвертаться. Ну да ништо, я твой намек уразумела и к завтрему уеду. А ежели в остатний раз доброту проявишь и лошаденку каку-никаку лядащенькую дашь с телегой, то и братца с собой захвачу. И впрямь негоже столь долго вас обременять да на шее сидеть, пора и честь знать. А гривенки, мне даденные, я хошь и не враз, но беспременно возверну, не сумлевайся.
Сангре сидел, бестолково хлопая глазами и ощущая себя как в дурном сне. Творилось нечто настолько несуразное, что он попросту онемел и потому первым отреагировал Улан.
– Сдурела! – рявкнул он, вскакивая из-за стола. Подскочив к ней, он властно, почти грубо ухватил ее за руку и повел, почти потащил за собой в сени.
