Отпустив парня, он кивнул Улану и, ускорив шаг, направился к городским воротам. Впереди лежал один из многочисленных тверских посадов, где в одном из домиков и проживал портной Гантя.
– Готово, – заверил тот, протягивая сверток. Улан развернул его и придирчиво осмотрел свой заказ. Увиденное его удовлетворило, но, заворачивая одежду обратно, он не преминул сердито заметить:
– Бог за семь дней мир создал, а ты мне штаны с кафтаном чуть ли не месяц шил!
– Ой, дружище, я тебя умоляю, – заступился за Гантю Сангре. – Ты вначале посмотри на этот мир, а потом на свои новые штаны. Ну никакого ж сравнения по качеству.
– Так он рази друг твой, Петр Михалыч? – опешил Гантя и сокрушенно охнул. – Ахти мне! – и неожиданно напустился на Улана. – А чего ж ты ранее мне о том не сказывал?! Ежели б я оное ведал, я б…
– Ладно, – встрял Сангре. – На будущее будешь знать. Сколько с нас?
– Да ничего не надобно, – взмолился портной.
– Ты ж только что сказал ему: за вычетом задатка остается…
– А отступное за задержку?! – нашелся сконфуженный донельзя Гавря. – Вот и выходит сам на сам. Токмо за ради Христа прости меня, Петр Михалыч. Ить ни сном, ни духом! Да ежели вдругорядь придешь, мил человек, – схватил он Улана за руку, – так и знай: все брошу и к вечеру сошью. А коль не поспею, ночью шить стану, но уж к утру беспременно сполню.
И хотя Улан честно выложил названную вначале сумму, портной, энергично замотав головой, не успокоился до тех пор, пока не вернул обратно половину и еще долго виновато причитал им вслед. Но друзья уже не обращали на него внимания, направляясь к другому торжищу, расположенному подле реки Тверцы, где продавали преимущественно рыбу, мясо и прочую еду.
– А почему он так к тебе? – поинтересовался Улан.
– Да пустяки, как говорил Карлсон, дело житейское, – пожал плечами Сангре. – Он месяц назад кучу заказов набрал и пошел на главное торжище покупать материал для работы, а его обнесли. Ну он в тот же день мне в ноги и бухнулся с воплем, чтоб я татя сыскал, и униженно молил, чтобы ему вернули хотя б половину.
– А почему половину?
– Вот и я тоже поначалу удивился. А чуть погодя узнал. Оказывается, Рубец даже если вора князю сдавал, то украденное почти целиком в свой карман клал. Во всяком случае, больше десятой части пострадавшему никогда не возвращал, отмазываясь тем, что жулье окаянное промотало. Честно говоря, козел, который Гантю обнес, и правда успел слегка поистратиться. Его ж мои людишки через день повязали. Правда, совсем немного промотал, но тут вопрос принципа. Словом, подумал я и решил восполнить нехватку из нашего серебра, чтоб все до единой куны совпало.
