Госпожа Спенсер поручила одному из ребят показать Петру и Калю их комнаты, а сама повела Мимси.
Девочка остановилась на пороге, держа в руках такое огромное одеяло, что из-за него едва виднелась её голова.
– У нас каждый сам застилает себе кровать, – сказала госпожа Спенсер. – Но на первый раз я тебе помогу. Ты, должно быть, уже очень давно не спала в нормальной постели, правда?
Она без конца говорила, возможно, из-за того, что сама Мимси всё время молчала. Девочка ни разу не раскрыла рта с тех пор, как они сюда приехали, но госпоже Спенсер это, похоже, ничуть не мешало.
– Вот ночная рубашка. Надеюсь, ты в неё втиснешься. Хотя толстой тебя никак не назовёшь… Не забудь закрыть на щеколду. Моя комната – соседняя, стучи, если что-нибудь понадобится. А теперь бегом в душ. Вот мыло и мочалка. Пользоваться ими умеешь? Неважно, я тебя научу. Вещи свои оставишь на стуле, ими мы займёмся завтра.
Она уже собиралась выйти, как вдруг нахмурилась.
– А это что у тебя такое?
Она коснулась затылка Мимси, но та отдёрнула голову.
– Да тут кровь? И огромная шишка. Кто это тебя?
Мимси посмотрела ей прямо в глаза, но на вопрос не ответила.
– Твои товарищи тоже ничего не хотят рассказывать. Вас били?
Мимси уставилась на носки своих туфель.
– Точно, били, – сама себе ответила госпожа Спенсер. – Господин Смерч, вот подлец… Драться с детьми!
Она вздохнула.
– Ты можешь спать спокойно. Я тебе торжественно обещаю: пока ты здесь, никто тебя пальцем не тронет. Никогда.
Стоило ей выйти, как Мимси опустилась на край кровати, стиснув руки между колен.
Ей было очень неспокойно, что-то шевелилось внутри, словно маленький живой зверёк глодал сердце. Раньше с ней такого не случалось, поэтому она не могла понять, что происходит, – возможно, это резко навалилась усталость? В следующую секунду Мимси разразилась громкими рыданиями.
Она не плакала уже давным-давно, с приюта, с того дня, когда поклялась никогда больше не доставлять монахиням такого удовольствия.
Мимси не понимала, что с ней. Огромные запасы слёз, слишком долго сдерживаемых внутри, хлынули из глаз и лились, лились без остановки.
Она чувствовала себя опустошённой, обессиленной. Где-то наверху хлопали двери, какие-то люди что-то говорили. Что она здесь делает?
Ей показалось, будто её перенесли назад, в прошлое. В приют – пусть без монашек и без общей спальни с решётками на окнах, но всё равно в приют, куда она попала против воли и где отныне принуждена жить.
