— Ну, вы даете, — я только покачала головой, не зная, что можно на это ответить.
— А чего? Он хоть не так уж пострадал, зато от одиночества мается, его ведь даже родственники почти не навещают. Мне в этом смысле куда лучше, то Татьяна прибежит и отвлечет, то Владик чего-нибудь хорошего расскажет. Дочку, единственное, не позволяю им привести ну куда ей меня в таком виде разглядывать? А так, можно сказать, лежу как царь, купаюсь во всеобщем внимании. А он там один. Грустно это, Варь.
Я пожала плечами, по-прежнему старательно перекладывая содержимое сумки на полочки. Младшей сестре Влада сейчас должно быть семь или восемь? Я помню ее совсем малышкой, ярким солнышком, всеобщей любимицей. Когда Маша болела и не ходила в детский сад, ее оставляли на мое попечение, чему я, та еще бездельница, никогда не противилась. Она мазала свои крохотные ладошки в моих красках, а потом хваталась за чистую скатерть, покрывало на диване, пачкала отпечатками ковры За ее шалости неизменно влетало мне, но я все равно симпатизировала маленькой негоднице.
Должно быть, сейчас она меня уже не вспомнит.
— Варя, — позвал дядя Сема, когда я закончила возиться с тумбочкой и осторожно присела на край его постели. Ты ведь пока не собираешься уезжать обратно?
— Вообще-то
— Подожди, ладно? Ни к чему торопиться, — он вдруг нахмурил лоб; на какую-то долю секунды мне показалось, что он собирается с силами, чтобы сказать что-то важное. Но нет. На пару недель ты сможешь отложить свои дела.
— Это слишком долго, — я покачала головой.
— Мы все по тебе скучали.
— Ну, это вряд ли, — усмехнулась, припомнив скептически поджатые губы Татьяны.
— Мой цветущий вид может быть обманчив, — предупредил дядя Сема, быстро совершая рокировку доводов. Я оценила его иронию «цветением» там как раз не пахло.
— Завязывали бы вы с этим
— Мне крайне противопоказано волноваться.
— Тогда вам нужно прекратить общение с вашим приятелем.
— Ну, нет, мы уже привыкли друг к другу, хоть никогда и не виделись.
— Знаете, ваши истории всегда приводили меня в изумление, — улыбнулась я.
— Да, — крякнул он, оперся ладонями о постель и с трудом приподнял корпус над матрасом, совсем немного. Пока я здесь, историй больше не будет, неоткуда им взяться. Да и потом не факт, что все останется, как прежде
Он словно заранее понимал, какой затаенный смысл вкладывает в эти простые слова. Действительно, все уже менялось, стихийно, непоправимо, вот только никто об этом даже не подозревал. Ведь на первый взгляд все оставалось неизменным, таким же, как было всегда.
