Бывают же на свете оптимисты… Айрин должна была бы оказаться в отчаянном положении, чтобы нанять такую, как она, присматривать за Эмили. Хотя Пилар бесконечно раздражала ее своей непунктуальностью и неумением чисто убирать, намеренно не соблюдая полученные инструкции (Айрин в этом не сомневалась), но приходилось признать, что с ней Эмили была в надежных руках. И потом, Пилар была всегда чистенькая, пусть даже иногда от нее слишком сильно пахло дезодорантом.
Но эта молодая женщина явно сбилась с пути, одежда поношенная, глаза мертвые. Можно представить, с каким акцентом говорила бы Эмили спустя неделю. Айрин не удивилась бы, если бы узнала, что девица – наркоманка. Вид у нее был такой. И мальчишка этот с хитрыми глазами. Он наверняка мог столкнуть Эмили с лестницы.
По сравнению с ними Пилар была практически святой.
– Ладно, – сказала Айрин, убирая упаковку салфеток обратно в сумку. – Пойдем-ка домой, я посажу тебя в ванну.
– Я хочу «Смартис»,[1] – всхлипнула Эмили.
– Ты точно их не получишь, если будешь так просить.
Айрин никогда не притворялась, она честно говорила, что не хочет детей. Мартин знал об этом до того, как они поженились. Она никогда ему не лгала. Вероятно, он предполагал, что она потом передумает, но Айрин знала, что этого не случится. Ну не было у нее материнского инстинкта, и все.
Никто не был виноват в том, что контрацептив не сработал. Ее первой мыслью было сделать аборт, но она не выдержала уговоров Мартина. Он умолял ее, обещал нанять няню на целый день. Айрин его любила, поэтому в конце концов сдалась. Всю беременность ее тошнило, как будто тело подтверждало то, на чем всегда настаивал ее разум: она не была создана для материнства.
Она выдержала двадцать часов родов, шестнадцать из них без эпидуральной анестезии, несмотря на ее мольбы и крики. И малышка, которую ей наконец положили на руки, оказалась точной копией тети, с которой Айрин никогда не ладила. Она посмотрела на свою дочь и не почувствовала ровным счетом ничего, если не считать раздирающей боли между ногами и невыносимого желания уснуть.
Она долгие месяцы просидела на сухом печенье и салате-латуке, прежде чем мышцы ее живота вернулись к прежней форме. Няня, обещанная Мартином, оказалась первой из нескольких нянь, которые присматривали за Эмили. К тому моменту, когда девочке исполнилось три года, их сменилось шестеро. По причинам, недоступным пониманию Айрин, ни одна не оставалась дольше, чем на несколько месяцев. Две няни ушли через несколько недель. Когда няни не было, дома оставался Мартин, Айрин уходила на работу. И это было правильно: он был боссом, мог легко передать свою работу другому, тогда как Айрин сошла бы с ума, оставаясь целый день дома с маленьким ребенком.
