— Добрый день, господа…
И на его ханжеской физиономии, казалось, было написано ожидание: кто бросит сочувственный взгляд на несчастного страдальца? Он никогда не снимал в столовой пальто. Дона Луз считала его неряхой и голодранцем и откровенно презирала.
— Принесите мне подушечку, дона Луз. Эти проклятые ноги совсем закоченели.
Жулио поднялся из-за стола. Абилио попытался незаметно выскользнуть вслед за ним, но один из студентов предупредил его бегство:
— Эй, петушок! Смотри не забудь про суд! Розно в три часа!
Доктор Мадейра понимающе улыбнулся:
— Оставьте парня в покое. Он еще не освоился… В мое время…
— В три часа! И даже представить страшно, что тебя ждет, если суд будет происходить заочно!..
Опустив глаза, не очень уверенный, что ему следует выслушивать до конца подобные предупреждения, Абилио наконец покинул столовую. В этот час студенты собирались в центральной части города, чтобы посидеть в университетском кафе или подождать подруг у входа на факультет. Они обсуждали внешность первокурсниц, любовные истории, какую-нибудь связанную с учебным курсом проблему, но прежде всего с упоением — результаты футбольных матчей. Можно было подумать, что судьба этой молодежи целиком зависит от спортивных успехов их идолов, так близко к сердцу принимали они колебания переменчивой футбольной судьбы. Вся эта обстановка пылкого энтузиазма, в которой каждый, кто не был студентом, чувствовал себя лишним, внушала Абилио страх. Его мысли и внимание рассеивались, и не было такого уголка, где бы он мог уединиться, чтобы вновь обрести утраченное спокойствие. В квартале Шавес, где прошло его отрочество, служащие и торговцы играли в этот час в кафе в бильярд, неторопливо, будто время остановилось, прицеливаясь, а молодые офицеры в наглаженных мундирах толпились вокруг досок с шахматными фигурами, обдумывая начатые партии.
Воспоминания были для Абилио ближе, чем окружающая его беспорядочная обстановка. Шум и толпа на улице обостряли чувство одиночества. Он замыкался в себе, как улитка в раковине, ненавидя и втайне мечтая получше узнать этот мир, не желавший его признавать. Отец Абилио погиб во время политических беспорядков, его нашли ранним утром на тротуаре с простреленной головой. Кое-кто высказывал предположение, что это самоубийство, хотя друзья предпочитали отмалчиваться. Карточные долги, разорение, отчаянье. Как бы то ни было, после него остались вдова и сын, которых равнодушные родственники бросили на произвол судьбы. А в наследие будущим поколениям — портрет углем, с лихо закрученными усами и бородкой, как у Афонсо Косты
