Я была очень расположена к мужчинам, а после отказалась от их дружбы.
И мои лучшие подруги, единственные редкие подруги, это женщины.
Никогда бы не подумала, что в моей жизни будет именно так, что женщины для меня станут лучшими друзьями, чем мужчины.
Помимо друга Сержа, теперь умершего, у меня был еще друг.
Он звался Жорж.
Жорж был слегка влюблен в меня.
В той самой обаятельной манере, когда мужчины в вас немного влюблены, ни на что не надеясь. Я была замужем.
И мы так жили в этой дружбе, чуть озорной, в сообщничестве, как бы сказать… игривом.
Мы частенько смеялись вместе с Жоржем, господин Парски. Вы ведь знаете, как можно смеяться. Скажу в скобках, я смеюсь частенько вместе с вами.
И вот однажды Жорж пришел с женщиной.
Он посчитал естественной возможность ввести в наши отношения женщину. И допустил неосторожность — он сравнил нас.
Я не из тех женщин, господин Парски, которых сравнивают.
И не из тех, которых ставят на весы с кем бы то ни было.
Шестнадцать лет дружили, а он этого не уловил.
Хуже того, он со мной откровенничал.
Еще хуже того, он спросил мое мнение.
Шестнадцать лет приятно-двусмысленной дружбы обрушились в течение трех фраз.
Бедняга этого даже не заметил — бедняга, это я конечно же с обидой — поскольку был, а это самое невыносимое, был счастлив.
Счастлив, господин Парски.
Я держалась в рамках.
Возможно, это главная ошибка моей жизни, я слишком часто держалась в рамках.
Жорж женился на этой женщине — одной из своих пациенток, Жорж дантист — и родился ребенок.
Мы иногда обедали вдвоем.
Мы оба делали по-прежнему вид, что близки.
Жорж держался.
Разговоры наши, хоть и бессмысленные, потому что смысл разговора разумеется не в словах, все еще напоминали наши прежние разговоры.
Далее, обретя свободу, один Бог знает почему, со временем Жорж начал мне рассказывать о ребенке.
О неком Эрике.
То, что Жорж сподобился назвать сына Эриком для меня остается загадкой.
Мы ни разу не говорили о моих детях — их двое у меня — но он несомненно сообразил, что я ведь тоже мать.
Родители между собою могут изливаться как угодно, верно?
Эрик был просто ангелом, господин Парски. Ангелочком.
Его укладывали. Оп — и он спал.
Его будили. И он щебетал.
И сколько силы в маленьких его ручонках. Сколько нежности. И Эрик пел весь день с утра до вечера. И отец счастлив. И ребенок себя чувствует разумеется хорошо.
Однажды Жорж сказал с серьезным видом, слезами на глазах, когда гуляем с ним в колясочке по улице, мне жалко тех людей, которые встречаются нам и не улыбаются ему.
