Я выхожу, повернувшись всем телом к нему.
— Еда была просто потрясающей, Данте. Спасибо. Думаю, мне понравится исследовать рестораны Рима.
— Как насчет чашечки кофе?
Я прикусываю губу.
— Уже поздно, Данте.
— Ты же не собираешься отказать мне в одной маленькой чашке кофе?
— У меня есть только растворимый.
Он расплывается в широченной улыбке.
— Мой любимый, — нагло врет он.
— Хорошо, но не заставляй меня пожалеть об этом, — вздохнув, отвечаю я.
Я вижу, как он ныряет головой в окно такси и вручает водителю несколько банкнот.
— Buono notte, — кричит водитель, прежде чем отъезжает.
— Тебе нравится твоя квартира? — спрашивает Данте, пока мы идем к дому.
— Да, прекрасная и журнал доставил все предметы первой необходимости, — отвечаю я, проходя мимо пиццерии, в которой по-прежнему кипит жизнь. — Я обязательно должна попробовать у них пиццу. Даже несмотря на то, что я так объелась, запах приготовленной пиццы вызывает у меня повышенное слюноотделение.
— От пиццы ты станешь толстой, — говорит Данте, когда мы поднимаемся по лестнице к квартире.
— О Боже, лучше не говори мне об этом. Я разверну все зеркала, как только мой живот начнет увеличиваться. Я не захочу на себя смотреть.
— Ох, да, ты можешь такое. Но ты будешь гладить свой живот и чувствовать, как внутри тебя растет маленькая жизнь, и будешь испытывать различные эмоции, понимая, что ты станешь лучшей матерью в мире, — говорит Данте, когда я толкаю дверь в свою квартиру.
— Да? И откуда ты это знаешь?
— Я читал журнал для родителей.
Я смеюсь.
— Нет, не может быть. Я точно знаю, что в Playboy о будущих матерях нет ни строчки.
Данте улыбается, оглядывая комнату.
— Давай, приготовь мне свой ужасный кофе.
— Боже мой, у всех итальянцев такое снобистское отношение к кофе, — поддразниваю я.
— Остальные в мире не являются ценителями хорошего кофе.
Я закатываю глаза.
— Понятно.
Пока я делаю ему кофе, он сидит за моим кухонным столом и что-то говорит.
— Вот, — говорю я, протягивая ему кружку. Его пальцы касаются моих, и внезапно атмосфера вокруг нас меняется. Воздух становится густым. Секунду я тупо пялюсь на него, его глаза темнеют, затем я тороплюсь заполнить тишину:
— Попробуй.
Он делает глоток и кривится.
— Невозможно пить, — заявляет он, ставя кружку на стол.
Я смеюсь над выражением его лица.
— Кофе на моей кухне с видом на собор должен быть хорошим.
— Так и есть, — тихо отвечает он. — Я бы не сделал ни одного глотка этого пойла при других обстоятельствах.
