Maman и жена при его появлении замолкли и как-то значительно переглянулись, очевидно, разговор шел о нем.
«Как просто — спросить: что вы говорили обо мне? Очень ведь просто, но почему-то нельзя».
У жены какая-то кислая, жалостливая улыбка, a maman делает «наивные» глаза.
Эти «наивные» глаза вдруг пробудили у него какие-то воспоминания и ему захотелось спросить: была ли она в близких отношениях с Пирулевым? Ему, Маркелу Ильичу, было тогда четырнадцать лет, и ему это совершенно не приходило в голову, но теперь как-то припомнились мелкие факты, даже не факты, а ощущения, но он прекрасно сознавал, что спросить подобную вещь невозможно.
— У тебя ужасно усталый вид, Марсель, — сказала maman, когда они сели в столовой за чайный стол.
— Да, maman, не правда ли? — подхватила жена, выглядывая из-за самовара. — Вчера у меня была Софи Нагатова и говорила, как хорошо в Финляндии, и как теперь это принято ездить в Финляндию зимой — вот мне и пришло сейчас в голову поехать туда недели на две.
Очевидно, эта поездка в Финляндию была уже ими обсуждена.
Маркелу Ильичу захотелось сказать:
— Зачем вы притворяетесь и не говорите прямо, что решили везти меня в Финляндию?
Но он не сказал и стал раздумывать над тем, отчего даже таких пустяков нельзя сказать таким близким людям, как мать и жена — ведь это гораздо таинственнее и непонятнее, чем изречения в тетрадке.
Чай пился медленно. Жена и maman говорили о театре, о войне, о знакомых, вспомнили его кузена, поступившего в действующую армию добровольцем. Maman его осуждала, говоря, что офицеров много, а у матери он один сын. Жена слабо заступалась, говоря, что он холостой. Маркелу Ильичу делалось все скучнее и скучнее, столовая как будто опять начинала заволакиваться мутной пеленой воды. Ему хотелось уйти, но уйти было нельзя. Ведь нельзя же вот так встать и уйти, хотя это совершенно естественно, в сущности, но этого почему-то нельзя сделать…
И вот он почувствовал, что ноги его деревенеют, сливаются в одно, плотно упираются в пол, а плечами и головой он поддерживает, да, да, поддерживает что-то — это что-то и maman, и жена, и его служба, и светская жизнь — одним словом, всё!
Отними он плечи и руки и все рухнет сразу! Сердце его замерло, и голова закружилась.
— Боже мой, Марсель, как ты побледнел, — привел его в себя голос maman.
Он очнулся и, проводя рукой по лбу, пробормотал, что у него закружилась голова.
— Тебе лучше всего лечь в постель, — посоветовала maman.
