Вокруг толпились люди, она со смехом выдохнула мне в ухо:
— Боже мой, это ты!
Отстранилась, вновь глянула назад. Я спросила:
— У тебя все в порядке?
Эмми кивнула, так знакомо, так беспечно — конечно, у меня всегда все в порядке! — однако с натянутой улыбкой проговорила:
— Мне нужно идти.
Я подхватила свою сумочку:
— Куда?
— Куда угодно, лишь бы отсюда, — ответила Эмми, и было естественно привести ее в свою квартиру (на этот раз видовую, в хорошем районе), устроиться вместе на полу и выпить водки.
— Давно вернулась? — спросила я.
— Несколько лет назад. После первого срока завербовалась еще на один. Потом осела в Вашингтоне, уехала оттуда пару месяцев назад. — Эмми жевала найденный у меня хлеб, откусывая прямо от булки. — Я постоянно голодная. Но чувствую вкус всего, с чем еда соприкасалась. Каждой посудины, в которой побывал этот батон, каждой руки, которая его трогала, каждого механизма и химпродукта.
Я нахмурилась, попробовала представить, что чувствуешь в городе после долгой жизни под открытым небом, на просторе.
— Хочешь назад?
— Нет, не хочу. Я пропустила мамины похороны, и ради чего? До сих пор пытаюсь понять.
Я считала Эмми идеалисткой. Мы обе были идеалистками, каждая по-своему. Я гонялась за правдой и наивно верила, будто репортаж о ней способен что-то изменить. Идеализм Эмми лежал гораздо глубже, и это вызывало у меня уважение. Если остальные шли на практику исключительно ради хорошего резюме — Пейдж выбирала турпоходы за родительские деньги, Аарон летом строил жилье для бедных и бездомных, — то Эмми отдавалась любому занятию целиком. Всегда.
— Я только что бросила жениха… — услышала я.
Вновь увидела ее глаза. Вспомнила, как она брела сквозь толпу в баре, оглядывалась. Я подлила Эмми водки и стала слушать дальше.
— Мы переехали сюда несколько месяцев назад. Несколько месяцев на новом месте, и ты вдруг понимаешь, что ничего не выйдет. — Она чуть поморщилась. Если бы я не знала Эмми так хорошо, то ничего не заметила бы. — Два года вместе, а я только теперь поняла, какой он.
— Да? И какой же?
— Такой… который думал, что рано или поздно я стану похожа на него. Его огорчило, когда я осталась собой.
— Сильно огорчило? — К тому времени водка уже жгла мне горло, а голос звенел от чувств.
Эмми помолчала.
— Сильно. Вещи мне лучше забрать попозже, когда он будет на работе. Если он их еще не выбросил, конечно.
В расшифровке я не нуждалась. Мы всегда друг друга понимали.
— Куда ты теперь? — спросила я.
