— Честное слово?
— Честнее не бывает!
Солдатов нахмурился, глянул на Шахова и натолкнулся на его угрюмый цепкий взгляд.
— Вы же взрослый человек. Без своего слова человек — не человек. Пусть даже и судимый.
Сказал так не случайно. Он знал, что Мухин уже разыскал официантку из «Светлячка». Она рассказывала об итальянских туфлях — малы они ей оказались. Отдала Шахову для продажи. И опознала их. Теперь, разговаривая с ним, Солдатов невольно поглядывал на папку, в которой лежали показания Мартынова и официантки.
— Не тот разговор, Шахов. Как я слышал, вы свое слово цените.
Шахов не ожидал такого укола. Среди воров его особенно уважали за то, что слов на ветер он не бросал.
— Вот оно что! — злобился он. — На воровских порядках поиграть желаете! Хотите, чтобы я вывернулся наизнанку. В душе моей покопаться? Нет дел за мной. А на нет и суда нет! Вот так — по-воровскому!
— Только того… без истерики, — успокоил его Солдатов.
— А вы не трогайте мою душу.
— Ваше дело отказываться, мое — не верить. И предупредить, что по закону…
— Да! Да! Знаю — обстоятельством, отягчающим ответственность, признается совершение преступления лицом, ранее судимым, — прервал его Шахов. — А смягчающим — чистосердечное раскаяние… Так, что ли? Вы что же хотите, чтобы я сам себе обвиниловку написал? Вот времена! Даже в уголовном розыске для жуликов самообслуживание ввели.
— Упрашивать не стану, во всем разберемся сами и без вашей помощи, — невозмутимо ответил Солдатов. — А что воровского шика хваленого не увижу, не особенно жаль.
— Плевал я на этот шик. На совесть меня не берите. У меня с совестью полный порядок. Мне о своей жизни, о семье думать надо.
— Женились?
— Зачем жениться? — мотнул головой. — Я с Зойкой помирился. Она мне старое забыла. Живем в порядке, не жалуемся.
Оба помолчали. В кабинет долетали шум улицы, голоса людей, проходивших под окнами.
— Послушайте, Шахов, вот вы сказали, что живете в порядке. Но разве воровство — это порядок?
— Ничего. Я своей жизнью доволен.
— Заблудились вы в жизни. Не можете нести счастья другим. Стыдно…
— Кому стыдно? Мне?
— Такого разговора не приму, — строго сказал Солдатов. — Ведь зло…
— А вы откровенного захотели? — Тихо, но с вызовом спросил Шахов. — Только, по-моему, самое большое зло — заставить человека себе на голову ведро с помоями вылить. — Он тяжело привалился к столу.
Солдатов старался разгадать, что стоит за этими словами Шахова. Хотел ли он высказать все, что в душе накипело, или же опять этот избитый прием долго говорить обо всем, но только не о деле.
