), но абсолютно не похож на представителей своей нации, которые так и норовят содрать с ближнего последние портки. Он презентовал мне приличный полушубок, теплое белье, оставив себе суконное пальтецо и прохудившиеся ботинки. Зато с шапками вышел смех и грех. У моего хозяина в гардеробе оказалось всего три головных убора: негодное для зимы кепи, теплая ушанка из какого-то зверя (по запаху собака, что ли?) да мерлушковая папаха, точь-точь как на карточке, что я подарил назойливой курве Дороховой. Семка великодушно согласился надеть мерлушку, а мне уступил рыжую собаку. Когда он надел мерлушку, я расхохотался, так как старый жид (
Слово «жид» зачеркнуто, вставлено слово «приятель». Примечание редактора.) стал похож на меня. Поглядевшись в зеркало, он сказал, что для нашей схожести ему не хватает усов и что он скорее похож на какого-то Хрущева (не знаю, кто сей господин). Рыжая собака весьма забавно смотрелась на моей голове.
После концерта с примерянием одежд мы перешли на кухню, которая нынче служит киевским обывателям столовой и местом для бесед (о чем мне несколько дней назад сообщил мой любезнейший хозяин), и приступили к трапезе. Конечно, стряпуха из Семочки неважная, да он и сам сокрушается отсутствию кулинарного таланта, хотя не каждая кобыла из мелкоместных сварила бы наше национальное блюдо, а именно борщ. Спасает положение добрый шмат сала, с которым любая пища полезет в глотку, а само сало непременно присутствует в холодном шкафу даже у иудеев. Видать, мы их здорово перевоспитали, хотя благодарности от них не дождешься. Как водится, перед салом и цыбулькой мы хряпнули по чарке горилки (ни в жисть москалям не сварить такую горилку, как мы варим!) и стали трапезничать.
На мой вопрос, с какого места предполагается осмотр Киева, Семочка ответил, что пойдем к университету, добавив, что таковой носит мое имя. Я оторопел и даже отодвинул тарелку. «Как же так? – воскликнул я. – Ведь я там не учился, ни разу не бывал, и вдруг моим именем? Коль хотели непременно украсить сей храм науки чьим-то именем, так стоило освятить именем профессора или ученого, прославившего сие заведение. Уверен, что таких нашлось бы немало». Но Семен сказал, чтобы я закрыл рот и ничему не удивлялся, так как моим именем, то есть Шевченко Тараса Григорьевича, в Украине названо решительно все. Я похолодел от ужаса и, преодолевая страх, шепотом спросил: «И бордели?» Хозяин мой рассмеялся и успокоил, сказав, что бордели пока никак не назвали, так как они работают без лицензий и государство их не замечает. Я перекрестился от облегчения, но обедать уже не мог, то и дело забрасывая собеседника вопросами: «А что еще? А еще?» Из его ответов я понял, что он не шутил, сообщая, что названо решительно все, даже не имеющее ко мне никакого отношения. Театры, пароходы, подземные станции, автобусы, больницы, школы, фермы, города, газеты, общества и прочая, прочая. Все это меня невероятно расстроило, так как заставило засомневаться в христианской сути города, с которого крестилась вся Русь-матушка. Конечно, заслуги перед Украйной у меня, пожалуй, есть, но чтоб строгать из меня икону? Помилуйте, господа! Сперва замордуют, а потом тащат в святые!
